Неточные совпадения
О любви не было еще речи. Было несколько сходок, на которых она
тоже присутствовала, молчаливая, в дальнем уголке.
Я заметил ее лицо с гладкой прической и прямым пробором, и
мне было приятно, что ее глаза порой останавливались на
мне. Однажды, когда разбиралось какое-то столкновение между товарищами по кружку и
я заговорил по этому поводу, — и прочитал в ее глазах согласие и сочувствие. В следующий раз, когда
я пришел на сходку где-то на Плющихе, она подошла ко
мне первая и просто протянула руку.
— Здравствуйте… — И она назвала
меня просто по фамилии. До этих пор
я знал только ее лицо, выступавшее из-за других в дальнем углу. Теперь увидел ее фигуру. Она была высокая, с спокойными движениями. У нее была пепельно-русая коса и темно-коричневое платье.
Я был очень застенчив и робел перед женщинами. Сам
я казался себе неинтересным и несуразным. Но на этот раз
я почувствовал какую-то особенную простоту этого привета и
тоже тепло и просто ответил на пожатие.
Девушка или дама, сопровождавшая «генерала Ферапонтьева», была
тоже одета по этой ненавистной
мне моде, с некоторой даже утрировкой.
Дама
тоже протянула руку, и ее взгляд повернулся к Урманову, который стоял рядом немым свидетелем этой сцены… Он слегка наклонился, и его вежливая сдержанность показалась
мне очень изящной и красивой.
— Папа!
Я тоже встретила неожиданно брата моей близкой подруги… Позволь представить тебе… Это м-сье…
Все мои умные разговоры сразу вспорхнули, как стая испуганных воробьев, и
я опять почувствовал себя совершенно беспомощным, если бы она захотела подойти ко
мне. Поэтому
я свернул в сторону и сел на скамейку под нависшими ветвями. Она
меня не заметила и, обойдя клумбу другой стороной,
тоже села на скамью. Вынув из красивой сумочки письмо в очень большом конверте, она нетерпеливо разорвала его и стала читать при наступающем легком сумраке.
Это было так неожиданно, что
я совершенно смутился,
Я должен жениться?.. Сейчас?.. Через две недели?.. Что скажут родители?.. Придется, конечно, без спросу… Потом
я объясню матери… Отец, может быть, будет даже рад, но… но ведь это только фиктивно… Придется объяснить и это… Не поймет… рассердится… Ну…
я не мальчик и имею право располагать собой… Осенью приедет девушка с Волги… Узнает новость… «Потапов женился»… Ей
тоже можно будет объяснить… Ну, да, конечно…
Она протянула
мне свою удочку.
Я надел червяка и
тоже закинул удочку.
Воображение стало работать быстро. Ей
тоже понадобился фиктивный брак… С какой радостью стою
я с ней перед аналоем… Теперь это она идет об руку со
мною… Это у нас с ней была какая-то бурная сцена три дня назад на пристани. Теперь
я овладел собой.
Я говорю ей, что более она не услышит от
меня ни одного слова, не увидит ни одного взгляда, который выдаст мои чувства.
Я заставлю замолчать мое сердце, хотя бы оно разорвалось от боли… Она прижмется ко
мне вот так… Она ценит мое великодушие… Голос ее дрожит и…
— Да ведь
я вас спрашиваю: вы были бы удобный муж? Ах, милый Потапыч, когда-нибудь… вы, конечно,
тоже женитесь… Это очень трудная вещь, милый Потапыч, жениться. И главное, не считайте, что все дело в том, чтобы вас обвели вокруг аналоя… Да, да… Конечно, вы это знаете?.. И не придаете никакого значения пустому обряду?.. Ничего вы не знаете, милый Потапыч… Людям часто кажется, что они знают то, чего они совсем не знают… Ни себя, ни других, ни значения того или другого обряда…
Тон его показался
мне странным. Уходя,
я услышал, что он бормочет что-то,
тоже незнакомым, странным голосом. Между прочим
я расслышал слова: «удобный муж».
— Потапов, голубчик… Простите
меня…
Я оскорбил вас… И тогда
тоже…
Я не знаю, что со
мной делается. Постойте, постойте…
Все это отодвинуло для
меня драму Урманова. Генерал уехал, американка исчезла, и
я ничего не знал о ней. Урманова
тоже не было видно.
И он отошел от окна.
Я еще некоторое время оставался. Поезд несколько раз, часто и гулко пыхнул паром, точно затрепыхалась чудовищная металлическая птица, тронулся опять и побежал в темноту, отбивая по рельсам свою железную дробь. Влажный ветер стукнул нашею рамой, шевельнул голыми ветками кустов и понесся
тоже в темноту…
Я тоже закурил папиросу, потянулся и продолжал донимать Тита рационализмом.
На полу беседки под навесом лежало что-то прикрытое рогожей. И еще что-то,
тоже прикрытое, лежало на листе синей сахарной бумаги, на скамейке, на которой в летние дни садилась публика, ожидавшая поезда. Однажды
я видел здесь Урмановых. Они сидели рядом. Оба были веселы и красивы. Он, сняв шляпу, проводил рукой по своим непокорным волосам, она что-то оживленно говорила ему.
Я тоже уважал Тита и нежно любил его.
Я часто помогал ему в «сочинениях», и его «зубрежка» подавала повод к моим шуткам. Но
я ничего не скрывал от Тита и слушал его советы в житейских делах.
Я уже говорил о том, как
я собирался облагодетельствовать семью дорожного сторожа в будущем…
Меня глубоко трогало то, что Тит, не вдаваясь «в философию», часто носил им сахар и булки, о чем
я как-то забывал…
Я посмотрел на Тита с удивлением. Его вопрос напомнил
мне о чем-то, происходившем
тоже будто давно, перед грозой или во сне. Действительно, кто-то рассказывал о профессоре Бел_и_чке предосудительные вещи, и вчера еще
я сам горячился по этому поводу. Но теперь
я равнодушно зевнул.
Мне вспомнился этот случай. Со
мной тоже «ничего», и
тоже оборвалось что-то важное, без чего как будто нельзя жить…
«Голос
тоже масляный и жирный, — подумал
я. — Как будто жировые отложения и в голосовых связках…»
Лектор опять остановился, и его быстрый взгляд обежал аудиторию. По ней пронесся легкий шопот, выражавший возбуждение интереса. Подобные легкие экскурсии от сухого изложения в область общих идей всегда производят освежающее впечатление. «
Тоже приспособляется к аудитории», — мелькнула у
меня мгновенная мысль.
«Ресторанная красота, расцветающая среди питательных запахов.
Тоже вполне благополучное существование…» — подумал
я и с этой мыслью вошел в столовую.
— То есть… Как это прав? Вы считаете, что все, что говорил про него покойный Урманов, — выдумка?.. А
я считаю, что все это совершенная правда… Конечно,
я понимаю: все-таки нужны конкретные факты… Ну и тому подобное… Вы
тоже скажете, что еще нельзя выражать порицание…
Вокруг нас собиралась кучка студентов, внимательно слушавших этот односторонний диалог. Здесь были противники Бел_и_чки, как и Крестовоздвиженский, которые считали, что
я должен быть на их стороне, и удивлялись, что
я как будто возражаю. Были и другие, которые теперь считали
меня своим неожиданным союзником, и
тоже не понимали, почему это случилось?..
Я тоже чувствовал на себе силу этого взгляда.
Она смолкла и шла, задумавшись…
Я тоже молчал, чувствуя, что на душе у
меня жутко. Сначала
мне казалось, что среди этой темноты, как исключение,
я возьму у минуты хоть иллюзию радостной встречи до завтрашнего дня, когда опять начнется моя «трезвая правда». Но
я чувствовал, что и темнота не покрыла того, что
я желал бы скрыть хоть на время. Мои кривые улыбки были не видны, но все же вот она почуяла во
мне «странность». И правда: так ли бы мы встретились, то ли бы
я говорил, если бы ничего не случилось?
— Ну, хорошо. Пойдемте молча, — сказал
я, опять чувствуя, что этого
тоже лучше бы не говорить.
Еще несколько мгновений, и в комнатке сквозь окно
я увидел оживленное движение встречи. Соколов, сутулый, широкоплечий брюнет, размашисто поднялся со стула и обнял вошедшую. Из соседней комнаты выбежала его жена и, отряхивая назад свои жидкие волосы, повисла у нее на шее. Серяков, молодой студент из кружка, к которому прежде принадлежал и
я, сначала немного нерешительно подал руку, но потом лицо его расцвело улыбкой, и он
тоже поцеловался с девушкой.
Я чувствовал особенное волнение и опять пытался объяснить его по-своему… Где его источник? У нее толстая пепельная коса… У первой девушки, в которую
я был по-детски влюблен, была
тоже пепельная коса… И она так красиво рисовалась на темном платье… И у нее
тоже были серые глаза… Очевидно,
я не могу равнодушно видеть пепельную косу в сочетании с серыми глазами…
Как-то,
тоже еще до катастрофы,
я шел по одной из московских улиц.
—
Я не думаю. Оно как-то… думается само. Все время… Потому что было… И то…
тоже было?
…Ну, а тот Тит, что бесновался на собраниях? Он
мне приснился? Нет, кажется, он был
тоже… Только это был не совсем Тит… Теперь он стал самим собою?.. Что же это значит: стать самим собой? Значит, найти вот это, что внутри и что управляет выражением… Кучин сказал, что это
я сделал Тита другим, не настоящим… Или он не говорил этого?.. Впрочем, это ведь правда… Как же это вышло?..
— Соколов
тоже приходил?.. И сидел, сложа руки на коленях… И потом мешал в печке… И видно было, что он
меня осуждает… И… это ему грустно…