Неточные совпадения
Может быть, чтобы сделать строгий выговор за то, что мы молоды, что мы студенты, что мы наверное имеем «образ мыслей»
и самым фактом своего существования выказываем неуважение к старым
генералам.
Кто-то назвал его
генералом Ферапонтьевым,
и эта вымышленная фамилия так
и осталась за ним.
И вот, однажды разнеслась сенсационная новость:
генерал гуляет в сопровождении молодой
и очень хорошенькой женщины…
Как-то раз, когда мы с Титом шли по главной аллее,
генерал действительно вышел из боковой аллеи
и пошел навстречу, опираясь на руку спутницы.
Когда мы поровнялись с ними,
генерал, как мне показалось, опять выпучил глаза, сказал что-то своей спутнице
и зашевелил губами.
Мне приходилось принимать от Урманова студенческую кассу,
и мы шли к нему на Выселки по главной аллее парка, когда
генерал с молодой дамой опять вышли из боковой аллеи.
— Она не щеголиха
и не нигилистка. Это модное платье… Это она для отца. Она — дочь старого
генерала…
Шаги зашуршали совсем близко.
И вдруг, не подымая глаз, я увидел, что белое дамское платье
и серая тужурка
генерала поворачиваются к нам. Я подумал, что они хотят сесть,
и смущенно подвинулся. Урманов приподнялся
и сделал два — три шага навстречу.
Генерал остановился, дама, оставив его руку, шла дальше, прямо к нашей скамье. Кивнув Урманову головой, она прошла мимо него. Значит… ко мне?
И она посмотрела мне прямо в лицо, ожидая ответа, который, очевидно, должен был интересовать только
генерала, а не ее. Глаза ее были теперь совершенно серые, холодные, чуть-чуть насмешливые.
И мне показалось, что в них я читаю фразу: «какой ты еще зеленый».
Генерал сделал несколько шагов,
и на лице его проступила та самая гримаса, которая показалась мне такой презрительной
и неприятной. Но теперь она мне такой уже не казалась…
Я смущенно протянул руку,
и генерал слабо пожал ее мягкой дряблой рукой…
«
Генерал Григорий Николаевич Салманов, свидетельствуя свое почтение Гавриилу Петровичу Потапову, напоминает об его обещании посетить его в четверг такого-то числа, дача такая-то. Валентина С».
И внизу более торопливым почерком было прибавлено: «Ждем запросто к чаю. Валентина Салманова».
Когда я вернулся в двенадцатом часу в наш общий номер, Тит опять прыснул
и стал расспрашивать: «Ну, что? Как сошел парадный визит? Как
генерал? Чем угощали? О чем говорили?.. Отчего у тебя кислый вид?..» Я должен был признаться, что вечер прошел для меня довольно скучно. Старый
генерал был приветлив, даже слишком. Он завладел мною целиком, много расспрашивал о дяде
и отце, рассказывал военные анекдоты
и в заключение усадил играть в шахматы.
Но теперь мне пришлось бы умолчать о том, что Урманов весь вечер провел с «американкой», что, кроме нас, был какой-то еще молодой человек аристократической наружности, друг детства Валентины Григорьевны,
и что, пока я играл с
генералом в шахматы, они втроем вели в другой комнате какой-то очень оживленный конспиративный разговор.
— Что, если бы… Если бы вы согласились в эту неделю влюбиться в меня, а на следующей неделе попросили у
генерала моей руки?.. Постойте… Он почти наверное согласится. Он только
и говорит о том, как вы напоминаете его друга…
И…
и… одним словом, — вы его слабость…
Я исполнил просьбу Валентины Григорьевны
и вскоре пришел к
генералу. По обыкновению, мы сели за шахматы, но
генерал играл довольно рассеянно. На веранду из сада поднялись Урманов
и Валентина Григорьевна
и прошли через столовую во внутренние комнаты. Оттуда послышались звуки рояля…
Генерал собрался сделать ход, поднял одну фигуру
и задержал ее в воздухе. При этом он пытливо посмотрел на меня
и сказал...
Генерал одобрительно мотнул головой. Звуки рояля стихли. Валентина Григорьевна заглянула в комнату
и сказала...
Он поднялся все с тем же брюзгливым видом,
и мы перешли в столовую. Валентина Григорьевна сидела за самоваром, Урманов около нее. Войдя в комнату,
генерал остановился, как будто собрался сказать что-то… даже лицо его настроилось на торжественный лад, но затем он нахмурился, сел к столу
и сказал...
Всем стало вдруг отчего-то неловко… Урманов поднялся с места
и поклонился
генералу.
Генерал, по-видимому, готов был выслушать со вниманием то, что он хотел сказать, но Валентина Григорьевна протянула полный стакан
и сказала Урманову...
Генерал сердился
и был печален.
Вскоре приехали Федотовы из Москвы
и с ними какой-то приличный молодой человек с пробором посередине головы, троюродный племянник
генерала.
Однако, если слухи
и были, то неопределенные
и смутные. Урманов держал себя настоящим женихом,
и теперь
генерал ходил по парку втроем. А когда он уходил домой, то «жених с невестой» выходили еще,
и их фигуры до поздних сумерек мелькали по аллеям
и глухим тропинкам парка.
Это были, видимо, люди ее прежнего круга,
и приглашение их было уступкой
генералу.
— Ну, вот, брат, — сказал
генерал… —
И того…
И окрутили.
— Д-да! В наше, брат, время, — продолжал
генерал, обращаясь сразу к старику
и ко мне, — все это делалось по-иному… Что?.. А?.. После церкви — на колени перед родителями… Потом — дым коромыслом… Поздравления, звон бокалов… Молодежь… веселье.
Урмановы вернулись в конце недели,
и опять их можно было видеть в парке то с
генералом, то одних. Урманов имел вид необыкновенно счастливый,
и все аллеи
и уголки парка, казалось, переполнены мельканием его счастья.
Время шло. Студенты съезжались с каникул, дачи пустели, публика поредела.
Генерал захворал
и не показывался в парке. Я заходил к нему, но он не принимал.
— Погодите, пожалуйста, может, что-нибудь понадобится, — сказала она нам
и ушла в спальную
генерала. В голосе ее слышалось беспокойство.
Все это отодвинуло для меня драму Урманова.
Генерал уехал, американка исчезла,
и я ничего не знал о ней. Урманова тоже не было видно.