Неточные совпадения
Одна
из дочерей была еще подросток, тринадцати
лет, совсем девочка, ходившая
в коротких платьях и игравшая
в куклы.
В те
годы старопольский костюм вышел уже
из употребления или даже был запрещен.
Оказалось, что по количеству случаев порки она далеко оставила за собой все остальные:
в 1858
году из шестисот учеников было высечено двести девяносто.
На следующий
год мне запомнился, впрочем, один случай ее применения: два гимназиста убежали
из дому, направляясь
в девственные степи Америки искать приключений…
В житомирской гимназии мне пришлось пробыть только два
года, и потом завязавшиеся здесь школьные связи были оборваны. Только одна
из них оставила во мне более глубокое воспоминание, сложное и несколько грустное, но и до сих пор еще живое
в моей душе.
В конце концов роковая птица уничтожила блестяще начатую карьеру. Лотоцкий переводился
из гимназии
в гимназию и бросил службу
года за четыре до пенсии…
Однажды — это было уже
в восьмидесятых
годах — ночью
в эту запертую крепость постучали. Вооружив домочадцев метлами и кочергами, Самаревич подошел к дверям. Снаружи продолжался стук, как оказалось… «именем закона». Когда дверь была отворена,
в нее вошли жандармы и полиция. У одного
из учеников произвели обыск, и ученика арестовали.
Один
из лучших учителей, каких я только знал, Авдиев (о котором я скажу дальше),
в начале своего второго учебного
года на первом уроке обратился к классу с шутливым предложением...
Тут зарождалось чувство, из-за которого
в семидесятых
годах Стрельников послал на виселицу юношу Разовского, не пожелавшего выдать товарища…
Самым старым
из этой шляхты был пан Погорельский, живая летопись деревни, помнивший времена самостоятельной Польши. Он служил «панцырным товарищем»
в хоругви какого-то пана Холевинского или Голембиовского и участвовал
в конфедерации. Ему было что-то около сотни
лет.
Одного
из таких старых дубов человеческого леса я видел
в Гарном Луге
в лице Погорельского. Он жил сознательною жизнью
в семидесятых и восьмидесятых
годах XVIII века. Если бы я сам тогда был умнее и любопытнее, то мог бы теперь людям двадцатого века рассказать со слов очевидца события времен упадка Польши за полтора столетия назад.
Несмотря на экстренно некрасивую наружность,
годам к двадцати Антось выработался
в настоящего деревенского ловеласа.
Из самого своего безобразия он сделал орудие своеобразного грубоватого юмора. Кроме того, женское сердце чутко, и деревенские красавицы разгадали, вероятно, сердце артиста под грубой оболочкой. Как бы то ни было, со своими шутками и скрипицей Антось стал душой общества на вечерницах.
Из «жены судьи», одного
из первых людей
в городишке, она превратилась
в бедную вдову с кучей детей и без средств (пенсию удалось выхлопотать только через
год).
Но… стоит вспомнить сотни имен
из украинской молодежи, которая участвовала
в движении 70–х
годов, лишенном всякой националистической окраски, чтобы понять, где была большая двигательная сила…
Это продолжалось многие
годы, пока… яркие облака не сдвинулись, вновь изменяя еще раз мировую декорацию, и из-за них не выглянула опять бесконечность, загадочно ровная, заманчивая и дразнящая старыми загадками сфинкса
в новых формах… И тогда я убедился, что эти вопросы были только отодвинуты, а не решены
в том или другом смысле.
Однажды после каникул он явился особенно мрачный и отчасти приподнял завесу над бездной своей порочности:
в его угрюмо — покаянных намеках выступало юное существо… дитя природы… девушка
из бедной семьи. Обожала его. Он ее погубил… Этим
летом, ночью…
в глубоком пруду… и т. д.
Год этот тянулся для меня вяло и скучно, и я хорошо понимал брата, который, раз выскочив
из этой колеи, не мог и не стремился опять попасть
в нее. Передо мной конец близко. Я, конечно, должен кончить во что бы то ни стало…
На ученической квартире, которую после смерти отца содержала моя мать, я был «старшим».
В этот
год одну комнату занимал у нас юноша Подгурский, сын богатого помещика, готовившийся к поступлению
в один
из высших классов. Однажды директор, посетив квартиру, зашел
в комнату Подгурского
в его отсутствии и повел
в воздухе носом.
Я думаю, многие
из оканчивавших испытывают и теперь
в большей или меньшей степени это настроение «последнего
года». Образование должно иметь свой культ, подымающий отдельные знания на высоту общего смысла. Наша система усердно барабанит по отдельным клавишам. Разрозненных звуков до скуки много, общая мелодия отсутствует… Страх, поддерживающий дисциплину, улетучивается с
годами и привычкой. Внутренней дисциплины и уважения к школьному строю нет, а жизнь уже заглядывает и манит из-за близкой грани…
Я переходил
из второго класса
в третий, значит, мне было
лет двенадцать.
Но этого
в действительности не было. По отъезде
из Дубно обратно
в Житомир я почти весь
год провел
в бродяжничестве по окрестностям и как-то слишком скоро забыл и Люню, и ее черные глаза, и даже собственную необыкновенную храбрость…
Благо еще, что ко взысканию не подают, а только документы
из года в год переписывают. Но что, ежели вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А по нынешним временам только этого и жди. Никто и не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так за это двери его дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он жил, и другим давал жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие; одно не позабудется — жестокое слово: «Плати!»
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек
лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя
в голове, — один
из тех людей, которых
в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не
в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают
из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
В каком
году — рассчитывай, //
В какой земле — угадывай, // На столбовой дороженьке // Сошлись семь мужиков: // Семь временнообязанных, // Подтянутой губернии, // Уезда Терпигорева, // Пустопорожней волости, //
Из смежных деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож, // Сошлися — и заспорили: // Кому живется весело, // Вольготно на Руси?
Стародум. Любезная Софья! Я узнал
в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят
лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность
в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось
из рук вырвать добычь от порока.
4) Урус-Кугуш-Кильдибаев, Маныл Самылович, капитан-поручик
из лейб-кампанцев. [Лейб-кампанцы — гвардейские офицеры или солдаты, участники дворцовых переворотов XVIII века.] Отличался безумной отвагой и даже брал однажды приступом город Глупов. По доведении о сем до сведения, похвалы не получил и
в 1745
году уволен с распубликованием.
Уважение к старшим исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных
лет, устранять их
из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух продать
в рабство.