— Ну, это еще ничего, — сказал он весело. И затем, вздохнув, прибавил: — Лет через десять буду жарить слово в слово. Ах, господа, господа! Вы вот смеетесь над нами и не понимаете, какая это в сущности трагедия. Сначала вcе так живо! Сам еще учишься, ищешь новой мысли, яркого выражения…
А там год за годом, — застываешь, отливаешься в форму…
Неточные совпадения
—
А… вот как!.. Ну, так вот я вам говорю… Пока они еще мои… Пока вы
там сочиняете свои подлые проекты… Я… я…
Гюгенет был молодой француз, живой, полнокровный, подвижной, очень веселый и необыкновенно вспыльчивый. Мы слушались его беспрекословно
там, где ему приходилось приказывать, и очень любили его дежурства, которые проходили необыкновенно весело и живо. Ему наше общество тоже доставляло удовольствие,
а купаться он ходил с нами даже не в очередь…
— Вот
там за пригорком город.
А это вот грабник. По праздникам сюда ходят гулять…
Это, конечно, было совершенно верно, но не имело никакого практического смысла. Мой отец, как и другие чиновники, должен был учить детей
там, где служил. Выходило, что выбор дальнейшего образования предопределялся не «умственными склонностями» детей,
а случайностями служебных переводов наших отцов.
Их еще нет, над ними еще колышутся другие листья и стебли,
а между тем
там уже все готово для нового растения.
А подо мною, в какой-нибудь
там Америке, что ли, стоит антипод подошвами ко мне,
а головой, значит, книзу?
— Ах, Казимир, Казимир! — сказала укоризненным тоном мать. — Сколько людей ездят в столицы и даже живут
там,
а в бога все-таки верят.
А вы раз только съездили и уже говорите такие глупости.
—
А! Где
там оставили! Еще хуже стало.
—
А —
а. Вот видишь! В Полтаве? И все-таки помнишь?
А сегодняшнее евангелие забыл. Вот ведь как ты поддался лукавому? Как он тебя осетил своими мрежами… Доложу, погоди, Степану Яковлевичу. Попадешь часика на три в карцер…
Там одумаешься… Гро — бо — копатель!
А где-то
там, за пределами усадьбы, идет своя трудовая жизнь, неведомая и чуждая…
— Э! Так-то оно так. И наука и все такое…
А все-таки, знаете, стану ложиться в постель, — перекрещусь на всякий случай. Как-то спокойнее… Что нет
там ничего — это верно… Ну,
а вдруг оно есть…
Тут он становится за станок наряду с ними,
а по вечерам они читают, и он говорит им о том, что затевается
там, далеко в столицах.
—
Там уж я знаю на что…
А пока оставайтесь.
Некоторое время, как и тогда, я не узнавал своей комнаты: в щели ставен лились яркие, горячие лучи весеннего солнца, и это казалось мне несообразностью:
там, на дворе, теперь должна бы быть зима с пушистым снегом,
а иначе… иначе, значит, нет на свете и девочки в серенькой шубке с белым воротником.
— Немного похоже, но… нет, не то.
Там только заборы и небо.
А здесь сады.
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет,
а там через неделю, глядь — и посылает на толкучий продавать новый фрак.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах,
а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, —
а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Неточные совпадения
Кто
там? (Подходит к окну.)
А, что ты, матушка?
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить.
А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!., признаюсь, большая неприятность… Вот и муж мой… он
там получит генеральский чин.
Там в городе таскаются офицеры и народ,
а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой…
А так, мошенники, я думаю,
там уж просьбы из-под полы и готовят.
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались!
а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто
там?