Неточные совпадения
Но что это
были за фигуры вместо букв, я вам и рассказать не умею; одним словом, пробовал он учить меня
писать уставом, полууставом и скорописью — и все никуда не годилось!
Изобретены способы в несколько уроков читать,
писать, рисовать, обучиться всем наукам; вот новый способ в два-три часа выучиться
петь гак, чтобы далеко слышно
было.
Писать не как мысль идет, а подкладывать слово к слову, как куски жареного гуся на блюдо, чтобы все
было у места, делало вид и понятно
было для другого?
Тут я начал прислушиваться к разговору реверендиссима начальника с домине Галушкинским. Первого я не понимал вовсе: конечно, он говорил настоящим латинским; домине же наш хромал на обе ноги. Тут
была смесь слов: латинского, бурсацкого и чистого российского языка. Благодаря такого рода изъяснению, я легко понял, что он просил за старших братьев поместить их в риторику, а меня, вместо инфимы,"по слабоумию",
написать в синтаксис, обещая заняться мною особенно и так, чтоб я догнал братьев.
Я перескочил расстояние от кровати к столу и принялся… Ах как я
ел! вкусно, жирно, изобильно, живописно и, вдобавок, полновластно, необязанный спешить из опасения, чтобы товарищ не захватил лучших кусочков. Иному все это покажется мелочью, не стоящею внимания, не только рассказа; но я
пишу о том веке, когда люди «жили», то
есть одна забота, одно попечение, одна мысль, одни рассказы и суждения
были все о еде: когда
есть, что
есть, как
есть, сколько
есть. И все
есть,
есть и
есть.
Он дал мерку не длинную, так, вершка три, не больше, длины (теперешним стихотворцам эта мера покажется короткою, но, уверяю вас, что в наше время длиннее стихов не
писали, разумеется, стихотворцы, а не стихоплеты; им закон и в наше время не
был писан); притом преподал правила, чтобы мужской и женский стих следовали постоянно один за другим и чтоб рифмы
были богатые.
По приказанию родителей я, разлинеяв бумагу,
написал к Петруее сам:"Знаешь ли, брат, что? Брат Павлусь приказал тебе долго жить". Маменька прослушали и, сказав, что очень жалко написано, прослезилися порядочно. В ответ мне Петрусь пространно описывал — и все высоким штилем — все отличные качества покойного и в заключение, утешая себя и меня, прибавил:"Теперь нам, когда батенька и маменька помрут, не между шестью, а только между пятью братьями — если еще который не умрет — должно
будет разделяться имением".
Я думаю, ни один сочинитель не
напишет так жалко, как маменька приговаривали; а они же
были неграмотные.
В один день
пишет к маменьке, что
будет к нам завтра и привезет к Софийке жениха, какого-то поручика.
Вынимая ее изо рта, спросил:"Умеете вы
писать?"Это вежливость? это приличие? Уж бы, по крайней мере, спросил о здоровье маменьки, когда не позаботился спросить о нашем! Но это еще цветочки, погодите, что дальше
будет!
На такой странный вопрос, конечно, мы отвечали утвердительно, потому что Петрусь
писал бегло, четко и чисто — он
был гений во всем — я тоже, как ни
писал, но все же
писал и мог мною написанное читать.
Подошел к нам — я думал, что он домине Тумаков и должен нас учить каким наукам — однако же это
был просто Тумаков, и показав прежде Петрусе, что
писать, потом приступил ко мне."
Пишите, — сказал он, — к сему прошению"… Я
написал это убийственное, треклятое, погубившее меня тогда и во всю жизнь мою причинявшее мне беды, я
написал и кончил все по методу Тумакова. Он собрал наши бумаги, и когда господин полковник сказал ему:"заготовь же приказ, да скорее", — он пошел от нас.
Все это хорошо, что мы немного
написали, подумал я: но что же из того? Где же обед, на который мы
были приглашены и приехали так торжественно? Как вот господин полковник, походивши по комнате и покуривши трубки, крикнул:"Давайте же обедать, уже второй час".
Вот голова
была! я не знал, в каких училищах он учился, только в десять раз
был умнее домине Галушкинского, который, бывало, пяти слов не
напишет, не исчернивши пол-листа бумаги.
И тут же отобранное, все своими руками уложат, увяжут — и как
были неграмотные, то прикажут мне надписать:"
Пиши, Трушко, как я говорю: это тебе, без разделу".
Наконец, в конце девятого года продолжения моей тяжбы Горб-Маявецкий объявил мне, что мое дело поступило в Санкт-Петербург (пожалуйте же, помните, что он именно сказал: в Санкт-Петербург) и что мне с ним необходимо ехать туда же. Он
будет хлопотать по. делу, а я — для того, чтобы подписывать:"к сему прошению". Признаюсь, каторжная работа —
писать это ужасное слово.
Все это я соображавши в уме своем, когда
был без Анисиньки, следовательно, вне любви моей, крепко морщился от неравенства брака, и иногда, подчас, приходили разные мыслишки: то
написать письмо и изложить все препятствия и причины к моему нехотению или уехать, не сказавши, куда и зачем; заехать подальше и жить там, пока судьбина с Анисинькою не устроит иначе.
Пожили гости, пожили, да и уехали, и хотя обещали часто бывать, но все без них скучно нам
было. Жена моя испускала только междометия, а уже местоимений с нежным прилагательным не употребляла. Как вот моя новая родительница, присылая к нам каждый день то за тем, то за другим, в один день
пишет к нам за новость, что к ним, в Хорол, пришел, дескать, квартировать Елецкий полк, и у них стало превесело…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут
пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Хлестаков (
пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает
писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Я здесь
напишу. (
Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (
Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и
написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не
было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Анна Андреевна. Так вы и
пишете? Как это должно
быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете?