Неточные совпадения
Нас благословили
и обвенчали, как водится. Один из родных был одет
маршалом, украшен цветными перевязями
и с пребольшим жезлом, также изукрашенным развевающимися разноцветными лентами. Шесть шаферов, с алыми бантами на руке, исполняли все его препоручения. Эти чиновники предшествовали нам к венцу
и от венца.
По совершению моего счастья, когда мы возвратились в дом родителей наших, они встретили нас с хлебом
и солью. Хор музыкантов, из шести человек, гремел на всю улицу. Нас посадили за стол,
и все гости сели на указанные места, по расчету
маршала.
Сколько их хозяин
и маршал ни унимали, сколько ни уговаривали, но не могли ничего сделать.
По уходе их все успокоилось
и пошло чинно. Вместе с раздачею горячего начались питья здоровья. Начали с нас, новобрачных. Весело, канальство! Когда
маршал стукнет со всей мочи жезлом о пол
и прокричит:"Здоровье новобрачных, Трофима Мироновича
и Анисьи Ивановны Халявских!"Я вам говорю, восхитительная минута! Если бы молодые люди постигали сладость ее, для этого одного спешили бы жениться.
После наших здоровьев пили здоровья родителей родных, посаженных; потом дядюшек
и тетушек родных, двоюродных
и далее, за ними шла честь братцам
и сестрицам по тому же размеру… как в этом отделении, когда
маршал провозгласил:"Здоровье троюродного братца новобрачной, Тимофея Сергеевича
и супруги его Дарьи Михайловны Гнединских!"
и стукнул жезлом, вдруг в средине стола встает одна особа, именно Марко Маркович Тютюн-Ягелонский
и, обращаясь к хозяевам, говорит...
Весьма возможно, что в глубине такого убеждения лежал недавний пример Наполеона, который в несколько лет вырос из поручика в императора, поработил всю Европу, создавал из рядовых солдат
маршалов и королей.
С изумлением читали мы в иностранных газетах, что у японцев
маршалы и адмиралы получают в год всего по шесть тысяч рублей, что месячное жалованье японских офицеров — около тридцати рублей.
И по окончании бала кушали вечернее кушанье; сидела обыкновенно невеста в своем месте под балдахином; потом приведен граф Разумовский церемониею, при битии литавр и игрании труб,
маршалом и, сорвав над своею графинею венец, посажен с нею.
На другой день после совета, Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой
маршалов и конвоя, ехал по середине линии расположения войск.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами
маршала и с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, из которой он выехал четыре дня тому назад.
Неточные совпадения
Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою. То же самое случилось
и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда
маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, —
и остался не при чем,
и мог только махнуть рукой
и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет
и с собою,
и со мною.
«Отчего, — говорит опростоволосившаяся „La France“, — отчего Лондон никогда так не встречал
маршала Пелисье, которого слава так чиста?»,
и даже, несмотря на то, забыла она прибавить, что он выжигал сотнями арабов с детьми
и женами так, как у нас выжигают тараканов.
— Н-нет, Констана тогда не было; он ездил тогда с письмом… к императрице Жозефине; но вместо него два ординарца, несколько польских улан… ну, вот
и вся свита, кроме генералов, разумеется,
и маршалов, которых Наполеон брал с собой, чтоб осматривать с ними местность, расположение войск, советоваться…
— Это то самое место, — объяснил Прозоров, — в которое, по словам Гейне,
маршал Даву ударил ногой одного немца, чем
и сделал его знаменитостью на всю остальную жизнь…
Панталеоне, по просьбе Эмиля, заставил пуделя Тарталью проделать все свои шутки —
и Тарталья прыгал через палку, «говорил», то есть лаял, чихал, запирал дверь носом, притащил стоптанную туфлю своего хозяина —
и, наконец, с старым кивером на голове, представлял
маршала Бернадотта, подвергающегося жестоким упрекам императора Наполеона за измену.