Неточные совпадения
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете, что очень легко брать
маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли?
И не удивляйтесь, что не только военный министр, но
и августейший император
и король Франц не будут очень осчастливлены вашею победой; да
и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой особенной радости…
На другой день, то есть вчера, господа
маршалы: Мюрат, Ланн
и Бельяр, садятся верхом
и отправляются на мост.
Господа эти приезжают на мост одни
и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие,
и что они,
маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом.
Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими
маршалами, так ослеплен видом мантии
и страусовых перьев Мюрата, qu’il n’y voit que du feu, et oublie celui qu’il devait faire faire sur l’ennemi.
Маршалы стояли позади его
и не смели развлекать его внимание.
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к
маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь
и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных
и однажды отбили даже экипажи
маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения как
и в передовой цепи,
и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к
маршалу Даву.
Балашев застал
маршала Даву в сарае крестьянской избы, сидящего на боченке
и занятого письменными работами (он поверял счеты).
Через минуту вошел адъютант
маршала господин де-Кастре
и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
По равнодушным
и недоумевающим лицам господ
маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева.
«Ежели
и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», говорили выражения лиц
маршалов.
В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы-французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как
маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске,
и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы-русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план Скифской войны заманиванья Наполеона в глубь России
и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, на проекты
и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий.
Весь этот день 25-го августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его
маршалами,
и отдавая лично приказания своим генералам.
Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости
и хлопотливости императора
и его
маршалов,
и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие,
и люди, тогда окружавшие Наполеона,
и он сам, думали иначе.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты
и ординарцы его
маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны:
и потому что в жару сражения невозможно сказать, чтò происходит в данную минуту,
и потому что многие адъютанты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, чтò они слышали от других;
и еще потому, чтò пока проезжал адъютант те две-три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись,
и известие, которое он вез, уже становилось неверно.
Между тем в задах свиты императора происходило шопотом взволнованное совещание между его генералами
и маршалами.
В каретном сарае дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня
и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все, содержавшиеся здесь, ожидали с каждым днем решения
маршала. Какого
маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата очевидно
маршал представлялся высшим
и несколько таинственным звеном власти.
И равнодушно,
и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть
и прибрать их, прежде чем вести к
маршалу.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина
и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял
маршал, герцог Экмюльский.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой всё, чтò было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный trésor. [сокровище.] Увидав обоз, загромождавший армию, Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своею опытностью войны, не велел сжечь все лишние повозки, как он это сделал с повозками
маршала, подходя к Москве; он посмотрел на эти коляски
и кареты, в которых ехали солдаты,
и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных
и раненых.
В депо, в котором было 120 повозок сначала, теперь оставалось не больше 60-ти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено
и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным,
и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого
маршала, за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую
маршалу.
— L’Empereur! L’Empereur! Le maréchal! Le duc! [Император! Император!
Маршал! Герцог!] —
и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое
и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из
маршалов. Взгляд
маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера,
и в том выражении, с которым
маршал этот нахмурился
и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание
и желание скрыть его.
Во время проезда
маршала, пленные сбились в кучу,
и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Депо,
и пленные,
и обоз
маршала остановились в деревне Шамшеве. Всё сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню
и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Горы книг написаны историками об этой кампании
и везде описаны распоряжения Наполеона
и глубокомысленные его планы — маневры, руководившие войском
и гениальные распоряжения его
маршалов.
Потом описывают нам величие души
маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр
и без знамен
и артиллерии
и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
Но, даже ежели
и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов
и Чичагов
и т. п., нельзя понять всё-таки, почему
и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным
и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с
маршалами, королями
и императором, когда в этом состояла цель русских?
Если цель русских состояла в том, чтоб отрезать
и взять в плен Наполеона
и маршалов,
и цель эта не только не была достигнута,
и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед
и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Под Красным взяли 26 тысяч пленных, сотни пушек, какую-то палку, которую называли маршальским жезлом,
и спорили о том, кто там отличился,
и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона, или хоть какого-нибудь героя,
маршала,
и упрекали в этом друг друга
и в особенности Кутузова.
Неточные совпадения
Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою. То же самое случилось
и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда
маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, —
и остался не при чем,
и мог только махнуть рукой
и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет
и с собою,
и со мною.
«Отчего, — говорит опростоволосившаяся „La France“, — отчего Лондон никогда так не встречал
маршала Пелисье, которого слава так чиста?»,
и даже, несмотря на то, забыла она прибавить, что он выжигал сотнями арабов с детьми
и женами так, как у нас выжигают тараканов.
— Н-нет, Констана тогда не было; он ездил тогда с письмом… к императрице Жозефине; но вместо него два ординарца, несколько польских улан… ну, вот
и вся свита, кроме генералов, разумеется,
и маршалов, которых Наполеон брал с собой, чтоб осматривать с ними местность, расположение войск, советоваться…
— Это то самое место, — объяснил Прозоров, — в которое, по словам Гейне,
маршал Даву ударил ногой одного немца, чем
и сделал его знаменитостью на всю остальную жизнь…
Панталеоне, по просьбе Эмиля, заставил пуделя Тарталью проделать все свои шутки —
и Тарталья прыгал через палку, «говорил», то есть лаял, чихал, запирал дверь носом, притащил стоптанную туфлю своего хозяина —
и, наконец, с старым кивером на голове, представлял
маршала Бернадотта, подвергающегося жестоким упрекам императора Наполеона за измену.