Неточные совпадения
Тут молчаливый проезжий бросил на земского один из тех взглядов, о которых мы говорили; правая
рука его, со сжатым кулаком, невольно отделилась от стола, он сам приподнялся до половины… но прежде чем кто-нибудь из присутствовавших заметил это движение, проезжий сидел
уже, облокотясь на стол, и лицо его выражало по-прежнему совершенное равнодушие.
— Что ты, что ты, Зарезушка? — сказал Кирша, погладив его ласково
рукою. — Что с тобою сделалось?
Уж не почуял ли ты красного зверя? Кой прах! Да что ты ко мне так прижимаешься?.. Неужели… да нет! Я и пеший насилу сквозь эту дичь продирался… Однако ж и мне кажется…
уж не медведь ли?.. Нет, черт возьми!.. Молчать, Зарез!
Священник готов; он ждет нас у налоя; пойдем!» С безмолвным восторгом Юрий прижимает к сердцу ее
руку… и вот
уже они стоят рядом… им подают брачные свечи…
В продолжение этого разговора они подошли к приказчиковой избе; слуга, сдав Киршу с
рук на
руки хозяину, отправился назад. Веселое общество пирующих встретило его с громкими восклицаниями. Все
уже знали, каким счастливым успехом увенчалась ворожба запорожца; старая сенная девушка, бывшая свидетельницею этого чудного излечения, бегала из двора во двор как полоумная, и радостная весть со всеми подробностями и прикрасами, подобно быстрому потоку, распространилась по всему селу.
Вот
уже боярыня отдавала последнюю копейку, и иной нищий, попроворней других, протягивал в четвертый раз
руку, а старушка все не трогалась с места.
С досады, что он от нас ускользнул, мы запалили его хоромы: первый пук соломы бросил в них Федька Хомяк, который по всем дворам искал приказчика, и
уж если бы он попался Хомяку в
руки, несдобровать бы ему!
— Да, делать нечего. Гетман Хоткевич должен быть
уже под Москвою, и если нижегородские разбойники с атаманом своим, Пожарским, и есаулом его, мясником Сухоруковым, и подоспеют на помощь к князю Трубецкому, то все ему несдобровать: Заруцкий с своими казаками и
рук не отведут; так рассуди сам: какой я добьюсь чести, если во все это время просижу здесь на хуторе, как медведь в своей берлоге?
— Видеть-то я вижу, да как мы доберемся до польского войска?.. Ехать одним… того и гляди, попадешься в
руки к разбойникам шишам, от которых, говорят, около Москвы проезду нет. Взять с собой человек тридцать холопей… с такой оравой тайком не прокрадешься; а Пожарский давно
уже из Ярославля со всем войском к Москве выступил.
Кручина, не говоря ни слова, остановился подле нее; в одну минуту замок был отперт, дверь отворилась, и Алексей вместе с Киршею и двумя казаками вошел, или, лучше сказать, пролез, с свечкою в
руках сквозь
узкое отверстие в небольшой четырехугольный погреб.
— Нет, господа купцы! кто милует разбойников, того сам бог не помилует; да я
уж давно заметил, что он нечист на
руку…
— Биться с супостатами? Дело, Юрий Дмитрич! Да и как такому молодцу сидеть поджавши
руки, когда вся Русь святая двинулась грудью к матушке-Москве!.. Ну что, боярин, ты
уж, чай, давно женат?.. и детки есть?
— А как же? — продолжал Кирша. — Разве мы не изменники? Наши братья, такие же русские, как мы, льют кровь свою, а мы здесь стоим поджавши
руки… По мне,
уж честнее быть заодно с ляхами! А то что мы? ни то ни се — хуже баб! Те хоть бога молят за своих, а мы что? Эх, товарищи, видит бог, мы этого сраму век не переживем!
Ну, натурально, как подкопали, камню-то не на чем стоять, равновесие-то и покачнулось; а как покачнулось равновесие, они камушек-то с другой стороны
уже руками понаперли, этак на ура, по-русски: камень-то и бух в яму!
Вечером, после привала, сделанного в Братовщине, часу в восьмом, Москва была
уже рукой подать. Верстах в трех полосатые верстовые столбы сменились высеченными из дикого камня пирамидами, и навстречу понесся тот специфический запах, которым в старое время отличались ближайшие окрестности Москвы.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было
уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Осип. Да, хорошее. Вот
уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот
уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только
рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Дай только, боже, чтобы сошло с
рук поскорее, а там-то я поставлю
уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в
руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только
уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…