Неточные совпадения
Незнакомый не
отвечал ничего и, продолжая ехать молча, старался беспрестанным движением разогреть свои оледеневшие члены; он приподнимался на стременах, гнулся на
ту и другую сторону, махал плетью и спустя несколько минут запел потихоньку, но довольно твердым голосом...
— А бог весть кто! —
отвечал хозяин. — Кажись, не наш брат крестьянин: не
то купец, не
то посадский…
— Э, эх, батюшка Тимофей Федорович! —
отвечала старушка, покачав головою. — С этих-то снадобьев, никак, ей хуже сделалось. Воля твоя, боярин, гневайся на меня, если хочешь, а я стою в
том, что Анастасье Тимофеевне попритчилось недаром. Нет, отец мой, неспроста она хворать изволит.
— Слушаю, матушка Аграфена Власьевна, —
отвечал слепой с низким поклоном. — Да, кажись, и
та, что я рассказывал…
— Хорошо, хорошо! —
отвечала Власьевна. — Скажи ему, чтоб он подождал. Анастасья Тимофеевна, — продолжала она, — знаешь ли что, матушка? у нас на селе теперь есть прохожий, про которого и невесть что рассказывают. Уж Кудимыч ли наш не мудрен, да и
тот перед ним язычок прикусил. Позволь ему, сударыня, словечка два с тобою перемолвить… Да полно же, родная, головкою мотать! Прикажи ему войти.
— Я твой гость, а не раб, —
отвечал Юрий. — Приказывай
тому, кто не может тебя ослушаться.
— Нет, Гаврилыч, —
отвечал юродивый, — там душно, а Митя любит простор.
То ли дело в чистом поле! Молись на все четыре стороны, никто не помешает.
— Как что! —
отвечал запорожец. — Да знаешь ли, что она теперь недели две ни спать, ни есть не будет с горя; а сверх
того, первый проезжий, с которого она попросит рубль за горшок молока, непременно ее поколотит… Ну, вот посмотри: не правду ли я говорю?
— Почему мне знать! —
отвечал проезжий грубым голосом. — Если, боярин, — продолжал он, обращаясь к Юрию, — ты хочешь засветло приехать в Нижний,
то мешкать нечего: чай, дорога плоха, а до города еще не близко.
С полчаса ехали они, не говоря ни слова; вдруг налево послышался отдаленный свист; ближе к ним
отвечали тем же.
— Нет, господин проезжий, —
отвечал старик, махнув рукою, — не видать мне таких удальцов, какие бывали в старину! Да вот хоть для вашей бы милости в мое время тотчас выискался бы охотник перейти на
ту сторону и прислать с перевозу большую лодку; а теперь небойсь — дожидайтесь! Увидите, если не придется вам ночевать на этом берегу. Кто пойдет за лодкою?
— Да так, горе взяло! Житья не было от приказчика; взъелся на меня за
то, что я не снял шапки перед его писарем, и ну придираться! За все про все
отвечай Хомяк — мочушки не стало! До нас дошел слух, будто бы здесь набирают вольницу и хотят крепко стоять за веру православную; вот я помолился святым угодникам, да и тягу из села; а сирот господь бог не покинет.
— Да это напрасная предосторожность, —
отвечал Юрий. — Мне нечего таиться: я прислан от пана Гонсевского не с
тем, чтоб губить нижегородцев. Нет, боярин, отсеки по локоть
ту руку, которая подымется на брата, а все русские должны быть братьями между собою. Пора нам вспомнить бога, Андрей Никитич, а не
то и он нас совсем забудет.
Да вот хоть при пострижении в иноки Василья Шуйского: он один его отстаивал, и когда Шуйский не стал
отвечать во время обряда и родственник мой, князь Василий Туренин, произносил за него все обеты,
то знаешь ли, что сделал Гермоген?
— Я исполню долг свой, Козьма Минич, —
отвечал Юрий. — Я не могу поднять оружия на
того, кому клялся в верности; но никогда руки мои не обагрятся кровию единоверцев; и если междоусобная война неизбежна,
то… — Тут Милославский остановился, глаза его заблистали… — Да! — продолжал он. — Я дал обет служить верой и правдой Владиславу; но есть еще клятва, пред которой ничто все обещания и клятвы земные… Так! сам господь ниспослал мне эту мысль: она оживила мою душу!..
— Не мне, последнему из граждан нижегородских, —
отвечал Минин, — быть судьею между именитых бояр и воевод; довольно и
того, что вы не погнушались допустить меня, простого человека, в ваш боярский совет и дозволили говорить наряду с вами, высокими сановниками царства Русского. Нет, бояре! пусть посредником в споре нашем будет равный с вами родом и саном знаменитым, пусть решит, идти ли нам к Москве или нет, посланник и друг пана Гонсевского.
Кирша повел их по тропинке, которая шла к селению. Желая продлить время, он беспрестанно останавливался и шел весьма медленно,
отвечая на угрозы и понуждения своих провожатых, что должен удостовериться по разным приметам, туда ли он их ведет. Поравнявшись с часовнею, он остановился, окинул быстрым взором все окружности и удостоверился, что его казаки не прибыли еще на сборное место. Помолчав несколько времени, он сказал, что не может исполнить своего обещания до
тех пор, пока не развяжут ему рук.
— Пустое, брат, —
отвечал запорожец, мигнув Алексею, — тащите его!.. иль нет!.. постой!.. Слушай, рыжая собака! Если ты хочешь, чтоб я тебя помиловал,
то говори всю правду; но смотри, лишь только ты заикнешься, так и петлю на шею! Жив ли Юрий Дмитрич Милославский?
— Благоразумие не робость, Тимофей Федорович, —
отвечал Туренин. — И ради чего господь одарил нас умом и мыслию, если мы и с седыми волосами будем поступать, как малые дети? Дозволь себе сказать: ты уж не в меру малоопасен; да вот хоть например: для какой потребы эти два пострела торчат у дверей? Разве для
того, чтоб подслушивать наши речи.
— Он, изволишь видеть, —
отвечал служитель, — приехал месяца четыре назад из Москвы; да не поладил, что ль, с панам Тишкевичем, который на
ту пору был в наших местах с своим региментом; только говорят, будто б ему сказано, что если он назад вернется в Москву,
то его тотчас повесят; вот он и приютился к господину нашему, Степану Кондратьичу Опалеву. Вишь, рожа-то у него какая дурацкая!.. Пошел к боярину в шуты, да такой задорный, что не приведи господи!
— Вряд ли, боярин, —
отвечал Суета, — я сейчас был у него в палатах: он что-то прихворнул и лежит в постели; а если у тебя есть какое дело,
то можешь переговорить с отцом келарем.
— Ну, вот видишь, боярин, — сказал знаменитый гражданин нижегородский, — я не пророк, а предсказание мое сбылось. Сердце в нас вещун, Юрий Дмитрич! Прощаясь с тобою в Нижнем, я головой бы моей поручился, что увижу тебя опять на поле ратном против общего врага нашего, и не в монашеской рясе, а с мечом в руках. Когда ты прибыл к нам в стан,
то я напоминал тебе об этом, да ты что-то мне
отвечал так чудно, боярин, что я вовсе не понял твоих речей.
— Ты уж не в первый раз не узнаешь меня, —
отвечал старик. — И
то сказать: век пережить — не поле перейти! Когда ты знавал меня, я был еще детина молодой; а теперь насилу ноги волочу, и не годы, приятель, а горе сокрушило меня, грешного.