Неточные совпадения
— Прогневали мы
господа бога, Юрий Дмитрич! Не дает нам весны. Да и в пору мы выехали! Я говорил тебе, что будет погода. Вчера мы проехали верст шестьдесят, так могли б сегодня отдохнуть. Вот уж седьмой день,
как мы из Москвы, а скоро ли доедем — бог весть!
Алексей замолчал и принялся помогать своему
господину. Они не без труда подвели прохожего к лошади; он переступал машинально и, казалось, не слышал и не видел ничего; но когда надобно было садиться на коня, то вдруг оживился и,
как будто бы по какому-то инстинкту, вскочил без их помощи на седло, взял в руки повода, и неподвижные глаза его вспыхнули жизнию, а на бесчувственном лице изобразилась живая радость. Черная собака с громким лаем побежала вперед.
— Как-ста не слыхать,
господин честной, — отвечал хозяин, почесывая голову. — И слыхали и видали: знатный боярин!..
— Эх,
господин земский! — возразил купец. — Да ведь он пришел с войском и хотел Смоленском владеть,
как своей отчиной.
—
Господь его знает! Вишь,
какой леший, слова не вымолвит!
—
Как же! мы оба с
барином природные москвичи.
— Правда, правда! — шепнул купец, поглядывая робко на Киршу. — Посмотрите-ка, у этого озорника, что вытянул всю мою флягу, нож, сабля… а рожа-то
какая, рожа!.. Ух, батюшки! Унеси
господь скорее!..
«Нет, — сказал он наконец,
как будто б отвечая на слова незнакомца, — нет,
господь не допустит нас быть рабами иноверцев!
— И теплее, боярин; а здесь так ветром насквозь и прохватывает. Ну, Юрий Дмитрич, — продолжал Алексей, радуясь, что
господин его начал с ним разговаривать, — лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка! Вот что называется — угостить по-русски! Чай, ему недели две есть не захочется. Однако ж, боярин,
как мы выезжали из деревни, так в уши мне наносило что-то неладное, и не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка не набита конными поляками.
Кирша не успел еще порядком приколотить пулю,
как вдруг Зарез поднял уши, заворчал, опрометью бросился назад по тропинке и через минуту с лаем возвратился к своему
господину.
— Тебя умудрил
господь, Архип Кудимович; ты всю подноготную знаешь: лошадь ли сбежит, корова ли зачахнет, червь ли нападет на скотину, задумает ли парень жениться, начнет ли молодица выкликать — все к тебе да к тебе с поклоном. Да и сам боярин, нет-нет, а скажет тебе ласковое слово; где б ни пировали, Кудимович тут
как тут:
как, дескать, не позвать такого знахаря — беду наживешь!..
— Что, ваша милость, какова там земля? Неужли-то
господь бог также благодать свою посылает и на этот поганый народ,
как и на нас, православных?
— Для других пока останусь колдуном: без этого я не мог бы говорить с тобою; но вот тебе
господь бог порукою, и пусть меня,
как труса, выгонят из Незамановского куреня или,
как убийцу своего брата, казака, — живого зароют в землю, если я не такой же православный,
как и ты.
— Но
каким чудом ты мог отгадать то, что знала я одна и ведал один
господь?
—
Как так! — сказал Лесута-Храпунов. — Да разве не вы
господа в Москве?
Все приличия были забыты: пьяные
господа обнимали пьяных слуг; некоторые гости ревели наразлад вместе с песенниками; другие, у которых ноги были тверже языка, приплясывали и кривлялись,
как рыночные скоморохи, и даже важный Замятня-Опалев несколько раз приподнимался, чтоб проплясать голубца; но, видя, что все его усилия напрасны, пробормотал: «Сердце мое смятеся и остави мя сила моя!» Пан Тишкевич хотя не принимал участия в сих отвратительных забавах, но, казалось, не скучал и смеялся от доброго сердца, смотря на безумные потехи других.
—
Господин приказчик, — сказал весьма важно Кирша. — Ради чего ты вздумал меня держать у себя под караулом? Разве я мошенник
какой?
— Ну,
как хочешь, боярин, — отвечал Алексей, понизив голос. — Казна твоя, так и воля твоя; а я ни за что бы не дал ей больше копейки… Слушаю, Юрий Дмитрич, — продолжал он, заметив нетерпение своего
господина. — Сейчас расплачусь.
— Нет,
господин проезжий, — отвечал старик, махнув рукою, — не видать мне таких удальцов,
какие бывали в старину! Да вот хоть для вашей бы милости в мое время тотчас выискался бы охотник перейти на ту сторону и прислать с перевозу большую лодку; а теперь небойсь — дожидайтесь! Увидите, если не придется вам ночевать на этом берегу. Кто пойдет за лодкою?
—
Как это,
господин честной! — сказал он. — Ты здесь, а не на площади?
— Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку не бывал так радостен,
как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись наконец право-славные!.. Эх, жаль! кабы
господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был бы для него праздник!.. Дай бог ему царство небесное! Столбовой был русский боярин!.. Ну, да если не здесь, так там он вместе с нами радуется!
Как помиловал тебя
господь, Юрий Дмитрич?
—
Как же отец вашего
барина решился на этом месте построить хутор?
— Хорошо,
господин ярыжка! — сказал Кирша. — Если мы выручим Юрия Дмитрича, то я отпущу тебя без всякой обиды; а если ты плохо станешь нам помогать, то закопаю живого в землю. Малыш, дай ему коня да приставь к нему двух казаков, и если они только заметят, что он хочет дать тягу или, чего боже сохрани, завести нас не туда, куда надо, так тут же ему и карачун! А я между тем сбегаю за моим Вихрем: он недалеко отсюда, и
как раз вас догоню.
— Благоразумие не робость, Тимофей Федорович, — отвечал Туренин. — И ради чего
господь одарил нас умом и мыслию, если мы и с седыми волосами будем поступать,
как малые дети? Дозволь себе сказать: ты уж не в меру малоопасен; да вот хоть например: для
какой потребы эти два пострела торчат у дверей? Разве для того, чтоб подслушивать наши речи.
— Он, изволишь видеть, — отвечал служитель, — приехал месяца четыре назад из Москвы; да не поладил, что ль, с панам Тишкевичем, который на ту пору был в наших местах с своим региментом; только говорят, будто б ему сказано, что если он назад вернется в Москву, то его тотчас повесят; вот он и приютился к
господину нашему, Степану Кондратьичу Опалеву. Вишь, рожа-то у него
какая дурацкая!.. Пошел к боярину в шуты, да такой задорный, что не приведи господи!
Упование на
господа и любовь к отечеству превозмогли всю силу многочисленного неприятеля: простые крестьяне стояли твердо,
как поседевшие в боях воины, бились с ожесточением и гибли,
как герои.
— Нет, брат Данило! — сказал Суета. — Не говори, он даром смотреть не станет: подлинно
господь умудряет юродивых! Мартьяш глух и нем, а кто лучше его справлял службу, когда мы бились с поляками? Бывало,
как он стоит сторожем, так и думушки не думаешь, спи себе вдоволь: муха не прокрадется.
— Слава тебе господи! — вскричал Алексей. — Насилу ты за ум хватился, боярин! Ну, отлегло от сердца! Знаешь ли что, Юрий Дмитрич? Теперь я скажу всю правду: я не отстал бы от тебя, что б со мной на том свете ни было, если б ты пошел служить не только полякам, но даже татарам; а
как бы знал да ведал, что у меня было на совести? Каждый день я клал по двадцати земных поклонов, чтоб
господь простил мое прегрешение и наставил тебя на путь истинный.
Не прошло пяти минут,
как вдруг двери вполовину отворились и небольшого роста старичок, в котором по заглаженным назад волосам а длинной косе нетрудно было узнать приходского дьячка, махнул рукою Милославскому, и когда Алексей хотел идти за своим
господином, то шепнул ему, чтоб он остался в избе.
— Богоотступники! — воскликнул он громовым голосом. —
Как дерзнули вы силою врываться в храм
господа нашего?.. Чего хотите вы от служителя алтарей, нечестивые святотатцы?
— Митя, Митя! — сказал он прерывающимся голосом. — Конец мой близок… я изнемогаю!.. Если дочь моя не погибла, сыщи ее… отнеси ей мое грешное благословение… Я чувствую, светильник жизни моей угасает… Ах, если б я мог,
как православный, умереть смертью христианина!.. Если б
господь сподобил меня… Нет, нет!.. Достоин ли убийца и злодей прикоснуться нечистыми устами… О, ангел-утешитель мой! Митя!.. молись о кающемся грешнике!
— Да кто тебе сказал, что я поеду жить в Запорожскую Сечь? Нет, любезный!
как я посмотрел на твоего боярина и его супругу, так у меня прошла охота оставаться век холостым запорожским казаком. Я еду в Батурин, заведусь также женою, и дай бог, чтоб я хоть вполовину был так счастлив,
как твой боярин! Нечего сказать: помаялся он, сердечный, да и наградил же его
господь за потерпенье! Прощай, Алексей! авось бог приведет нам еще когда-нибудь увидеться!