Неточные совпадения
— А долго ли, сударь, вам будет казаться? Я вижу, вы любите болтать; а я не люблю, и мне некогда. Извольте
становиться! — прибавил он громовым голосом, обращаясь к
французу, который молчал в продолжение всего разговора.
Оба противника отошли по пяти шагов от барьера и, повернясь в одно время,
стали медленно подходить друг к другу. На втором шагу
француз спустил курок — пуля свистнула, и пробитая навылет фуражка слетела с головы офицера.
Никто не может быть милее, любезнее, вежливее
француза, когда он дома; но лишь только он переступил за границу своего отечества, то
становится совершенно другим человеком.
Но что я говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда
французы станут говорить и печатать, что эта горсть бесстрашных, этот священный легион не бежал, а спокойно отступил на зимние квартиры и что во время бессмертной своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую армию; и нет сомнения, что в этом хвастовстве им помогут русские, которые
станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую армию.
— Ну, братец, как-то бог и остальных вынесет. Ведь как мы начнем ретироваться, так
французы нам кланяться не
станут; посмотри, какие будут проводы.
Правда, с тех пор
француз и носу не смеет на улицу показывать; а барыня
стала такая ласковая с отцом Васильем: в неделю-то раз пять он обедает на господском дворе.
— Ну вот, — продолжал артиллерийской офицер, — предсказание мое сбылось: вы в мундире, с подвязанной рукой и, верно, теперь не
станете стреляться со мною, чтоб спасти не только одного, но целую сотню
французов.
Последствия Бородинского сражения были еще неизвестны; но грозные слухи о приближении
французов к Москве
становились с каждым днем вероподобнее.
— Уж я обо всем с домашними условился: мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном. Сосед мой, золотых дел мастер, Франц Иваныч,
стал было мне отсоветывать и говорил, что мы этак беду наживем; что если
французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим именем русского офицера, то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет, то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
— Нет, Андрей Васьянович! Конечно, сам он от неприятеля не
станет прятать русского офицера, да и на нас не донесет, ведь он не
француз, а немец, и надобно сказать правду — честная душа! А подумаешь, куда тяжко будет, если господь нас не помилует. Ты уйдешь, Андрей Васьянович, а каково-то будет мне смотреть, как эти злодеи
станут владеть Москвою, разорять храмы господни, жечь домы наши…
Не много
французов станет разъезжать в русских каретах, и если подлинно Москвы отстаивать не будут, хоть то порадует наше сердце, что этот Бонапартий гриб съест.
— Не думаю, а уверен, что вам этой беды никак не миновать, если вы
станете продолжать отыскивать ваш полк. Кругом всей Москвы рассыпаны
французы; я сам должен был выехать из города не в ту заставу, в которую въехал, и сделать пребольшой крюк, чтоб не повстречаться с их разъездами.
— Что будет? тут и спрашивать нечего: они
станут мерзнуть по улицам; да зато и
французам не будет тепло — не беспокойтесь!
Убить просто
француза — казалось для русского крестьянина уже делом слишком обыкновенным; все роды смертей, одна другой ужаснее, ожидали несчастных неприятельских солдат, захваченных вооруженными толпами крестьян, которые, делаясь час от часу отважнее,
стали наконец нападать на сильные отряды фуражиров и нередко оставались победителями.
Когда Рославлев потерял из вида всю толпу мародеров и
стал надевать оставленную
французом шинель, то заметил, что в боковом ее кармане лежало что-то довольно тяжелое; но он не успел удовлетворить своему любопытству и посмотреть, в чем состояла эта неожиданная находка: в близком от него расстоянии раздался дикой крик, вслед за ним загремели частые ружейные выстрелы, и через несколько минут послышался шум от бегущих по дороге людей.
— Ты, служивый, и ты, молодец, — продолжал Рославлев, обращаясь к отставному солдату и Ереме, — возьмите с собой человек сто также с ружьями, ступайте к речке, разломайте мост, и когда
французы станут переправляться вброд…
Я, может быть, подвинусь с моим отрядом к Вязьме и
стану кочевать в тылу у
французов; а вы, вероятно, желаете пробраться к нашей армии?
Мы не
станем исчислять всех неизъяснимых бедствий, постигших
французов во время сего гибельного отступления.
Надобно было все это видеть и привыкнуть смотреть на это, чтоб постигнуть наконец, с каким отвращением слушает похвалы доброму сердцу и чувствительности императора
французов тот, кто был свидетелем сих ужасных бедствий и знает адское восклицание Наполеона: »Солдаты?.. и, полноте! поговоримте-ка лучше о лошадях!» [Так отвечал Наполеон одному из генералов, который
стал ему докладывать о бедственном положении его солдат.
Мне каждый раз
становится грустно, когда подумаю, каким ужасным образом сгибли, исчезли с лица земли целые сотни тысяч этих ветреных, но храбрых и любезных
французов.
Да скиньте вашу саблю, отдохните, успокойтесь!» Я
стал было извиняться, но ласковый хозяин не дал мне выговорить ни слова, осыпал меня приветствиями и, браня без милосердия
французов, твердил беспрестанно: «Защитники, спасители наши!
Мы
стали несколько постарее, поумнее; но все еще не смели ходить без помочей, которых концы держали в своих руках господа
французы.
Неточные совпадения
И понимаете, в старину человек, хотевший образоваться, положим,
Француз,
стал бы изучать всех классиков: и богословов, и трагиков, и историков, и философов, и понимаете весь труд умственный, который бы предстоял ему.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку
Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове
становится всё более и более нехорошо.
Француз или немец век не смекнет и не поймет всех его особенностей и различий; он почти тем же голосом и тем же языком
станет говорить и с миллионщиком, и с мелким табачным торгашом, хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым.
Во владельце
стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш.
Там была брань и логика; там
француз был всего только
французом, а немец всего только немцем, и это с наибольшим напряжением, чем во всю их историю;
стало быть, никогда
француз не повредил столько Франции, а немец своей Германии, как в то именно время!