Неточные совпадения
Тут молчаливый
офицер медленно повернулся и, взглянув пристально на рассказчика,
сказал...
Он взял за руку француза и, отойдя к окну,
сказал ему вполголоса несколько слов. На лице
офицера не заметно было ни малейшей перемены; можно было подумать, что он разговаривает с знакомым человеком о хорошей погоде или дожде. Но пылающие щеки защитника европейского образа войны, его беспокойный, хотя гордый и решительный вид — все доказывало, что дело идет о назначении места и времени для объяснения, в котором красноречивые фразы и логика ни к чему не служат.
— Вот как трудно быть уверену в будущем, —
сказал Рославлев, выходя с своим приятелем из трактира. — Думал ли этот
офицер, что он встретит в рублевой ресторации человека, с которым, может быть, завтра должен резаться.
Офицер высунулся в окно и, продолжая извиняться,
сказал его превосходительству, что должно непременно подвинуть назад его карету.
— Нет! —
сказал Рославлев, взглянув с ужасом на
офицера, — вы не человек, а демон! Возьмите отсюда вашего приятеля, — продолжал он, относясь к иностранцу, — и оставьте мне его пистолеты. А вы, сударь! вы бесчеловечием вашим срамите наше отечество — и я, от имени всех русских, требую от вас удовлетворения.
— Рославлев! —
сказал офицер в бурке, перестав играть на своем флажолете, — каково я кончил это колено? а?.. Ну, что ты молчишь, Владимир! Да проснись, душенька!
— Чтоб ты не был прехрабрый
офицер? Боже сохрани! Я
скажу еще больше: ты ужасный патриот и так сердит на французов, что видеть их не хочешь.
— Милости просим! —
сказал один толстой
офицер в капитанском знаке. — Не хочешь ли выпить и закусить?
— Господа
офицеры! —
сказал Блесткин, подскакав к батарее, — его превосходительство приказал вам быть в готовности, и если французы откроют по вас огонь, то сейчас отвечать.
— Убит! — повторил молодой
офицер, побледнев как смерть. С полминуты он молчал; потом вдруг глаза его засверкали, румянец заиграл в щеках; он оборотился к полковнику и
сказал...
— Хорошо, ступайте с первой ротою, —
сказал полковник, взглянув с приметным состраданием на молодого
офицера. — Вторая и первая рота — в стрелки! Зарядьев! вы примите команду над всей нашей цепью… Барабанщик — поход!
— Господи помилуй! Что это такое? —
сказал священник. — Эй, Филипп! посвети!.. Боже мой! — продолжал он, — русский
офицер!
Когда отряд поровнялся с нашими проезжими, то
офицер в зеленом спензере, взглянув на Рославлева, остановил лошадь, приподнял вежливо картуз и
сказал...
— Нет, Андрей Васьянович! Конечно, сам он от неприятеля не станет прятать русского
офицера, да и на нас не донесет, ведь он не француз, а немец, и надобно
сказать правду — честная душа! А подумаешь, куда тяжко будет, если господь нас не помилует. Ты уйдешь, Андрей Васьянович, а каково-то будет мне смотреть, как эти злодеи станут владеть Москвою, разорять храмы господни, жечь домы наши…
— Посмотрите, Зарядьев, —
сказал он пехотному
офицеру, — ведь нас приняли за французов; а все ты виноват: твои пленные маршируют, как на ученье.
— Ну что ты смеешься, Сборской? —
сказал гусарской
офицер. — Зарядьев прав: он любит дисциплину и порядок, зато, посмотри, какая у него рота; я видел ее в деле — молодцы! под ядрами в ногу идут.
— Да разве не видишь, что
офицер? —
сказал вахмистр. — Экой мужлан!
— Постойте-ка, господа! —
сказал Ижорской, — никак гость к нам едет. Так и есть — гусарской
офицер! Ильменев! Ступай, проси его.
— А вы бы, господа, по-моему, —
сказал Буркин. — Если от меня кто рыло воротит, так и я на него не смотрю. Велика фигура — гусарской
офицер!.. Послушай-ка, Ладушкин, — продолжал Буркин, поправляя свой галстук, — подтяни, брат, портупею-то: видишь, у тебя сабля совсем по земле волочится.
— Вот это по-нашему, по-военному, господин
офицер! —
сказал Буркин. — Что за питье чай без рома! А ром знатный — рекомендую, настоящий ямайской!
— Мне, право, совестно, —
сказал Зарецкой, заметив, что одному
офицеру не осталось места на скамье, — не стеснил ли я вас, господа?
— Позвольте мне рекомендовать вам, —
сказал Ижорской. — Это все
офицеры моего полка: а это господин Буркин, мой пятисотенный… то есть мой батальонный командир.
— Эх, Николай Степанович! —
сказал Буркни, — шило в мешке не утаишь. Что делать? грех такой. Вот изволите видеть, господин
офицер, старшая дочь Прасковьи Степановны Лидиной, невеста вашего приятеля Рославлева, вышла замуж за французского пленного
офицера.
Да, да! — прибавил артиллерийской
офицер, — говорите, что вам угодно; а по-моему, тот, кто
сказал, что может истрачивать по нескольку тысяч человек в сутки, — рожден, чтоб повелевать миллионами.
— Какая прелестная картина! —
сказал артиллерийской
офицер, остановя свою лошадь. — Посмотрите — соборы, Иван Великой, весь Кремль как на блюдечке. Не правда ли, что он походит на какую-то прозрачную картину, которая подымается из пламени?
— Не лучше ли императору остаться в Кремле? —
сказал другой
офицер.
— Однако ж, полковник, —
сказал с приметною досадою адъютант, — позвольте вам заметить: вы с таким жаром защищаете наших неприятелей… прилично ли французскому
офицеру…
— Не бойтесь, не уйдут, —
сказал, выходя из шалаша, одетый в серое полукафтанье
офицер, в выговоре которого заметно было сербское наречие.
— Не думаю, —
сказал с какой-то странной улыбкою артиллерийской
офицер.
— Я на вашем месте, —
сказал артиллерийской
офицер, — постарался бы с ним увидеться.
В несколько минут Зарецкой, при помощи проворного казачьего урядника, преобразился в неприятельского
офицера, надел сверх мундира синюю шинель с длинным воротником и, вскочив на лошадь, оседланную французским седлом,
сказал...
— Ну, если вы не передумали ехать в Москву, —
сказал артиллерийский
офицер, — то ступайте теперь: я приму отсюда налево и остановлюсь не прежде, как буду от нее верстах в тридцати.
— Здравствуй, Дюран! —
сказал кто-то на французском языке позади Зарецкого. — Ну что, доволен ли ты своей лошадью? — продолжал тот же голос, и так близко, что Зарецкой оглянулся и увидел подле себя кавалерийского
офицера, который, отступя шаг назад, вскричал с удивлением: — Ах, боже мой! я ошибся… извините!.. я принял вас за моего приятеля… но неужели он продал вам свою лошадь?.. Да! Это точно она!.. Позвольте спросить, дорого ли вы за нее заплатили?
— Вот господин
офицер, который отыскивал вашу квартиру, —
сказал немец, обращаясь к своему постояльцу. — Он не знал, что вы переехали жить в мой дом.
— Merci, mon officier! [Спасибо, господин
офицер! (франц.)] —
сказал один усатый гренадер. — Подождите, друзья! Я сбегаю к нашей маркитанше: у ней все найдешь за деньги.
— Как, сударь! —
сказал старик, который, в продолжение этого разговора, смотрел с удивлением на Зарецкого. — Вы русской
офицер?.. Вы надеетесь вывести Владимира Сергеевича из Москвы?
— Навряд француза, —
сказал, покачав головой, старый унтер-офицер. — Они бы уж его дорогою раз десять уходили; а не захватили ли они, как ономнясь бронницкие молодцы, какого-нибудь изменника или шпиона?
— Мы, Пахомыч, —
сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем. Кто его знает? баит по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он
офицер, и вовсе не якшается с нашими злодеями, и то и се, и дьявол его знает! Да все лжет, проклятый! не верьте; он притоманный француз.
— Да поверьте мне, братцы! —
сказал Рославлев, — я вас не обманываю: я точно русской
офицер.
— Я вам порукою, что, хорошо, —
сказал один смугловатый и толстый
офицер в черкесской бурке. — Его везли в Москву для Раппа; а говорят, этот лихой генерал также терпеть не может дурного вина, как не терпит трусов.
—
Скажи ему, брат, чтоб он поторапливался: мы здесь слишком близко от неприятеля. —
Офицер в бурке встал и пошел к толпе пленных, которых обезоруживали и строили в колонну.
— Смотри, Зарядьев, —
сказал Сборской, мигнув потихоньку другим
офицерам, — не накличь беды на свою голову! Теперь ты храбришься, а как вдруг он нагрянет…
Я
скажу ему, что русской
офицер — доннер-веттер! должен иметь лучшую квартиру в городе — сакремент!.. [проклятье (нем.)]
— Вот, господин
офицер, —
сказал он, — извольте! Я говорил вам, что бургомистр от меня не отделается. Мы, пруссаки, должны любить и угощать русских, как родных братьев; Адам Фишер природный пруссак, а не выходец из Баварии — доннер-веттер!
— Что б это значило? Ступай
скажи сейчас караульному
офицеру, чтоб у людей все ружья были заряжены!
— А знаете ли, —
сказал толстый
офицер, — что этот храбрец очень подозрителен?
— Жаль, если надобно будет его расстрелять, —
сказал кавалерийской
офицер.
— Проклятые русские! —
сказал кавалерийской
офицер, стряхивая с себя мелкие куски штукатурки, которые падали ему на голову. — Пора унять этих варваров!
— Вот что? Ну, в самом деле прекрасная выдумка! Я всегда замечал в этом Дерикуре необычайные способности; однако ж не говорите ничего нашим молодым людям; рубиться с неприятелем, брать батареи — это их дело; а всякая хитрость, как бы умно она ни была придумана, кажется им недостойною храброго
офицера. Чего доброго, пожалуй, они
скажут, что за эту прекрасную выдумку надобно произвесть Дерикура в полицейские комиссары.
— Хорошо, господа, хорошо! —
сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью имя французских солдат. Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской
офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не взял бы в плен. До свиданья!