Неточные совпадения
— Знаешь, Ваня? — продолжал старик, увлекаясь все более и более, — это
хоть не служба, зато все-таки карьера. Прочтут и высокие лица. Вот
ты говорил, Гоголь вспоможение ежегодное получает и за границу послан. А
что, если б и
ты? А? Или еще рано? Надо еще что-нибудь сочинить? Так сочиняй, брат, сочиняй поскорее! Не засыпай на лаврах.
Чего глядеть-то!
— Ну, ну, хорошо, хорошо! Я ведь так, спроста говорю. Генерал не генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах
ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке,
что любил делать при всяком удобном случае, — я, вот видишь ли, Ваня, любя говорил. Ну,
хоть и не генерал (далеко до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
— И, ангел мой,
что прощаться, далекий ли путь! На
тебя хоть ветер подует; смотри, какая
ты бледненькая. Ах! да ведь я и забыла (все-то я забываю!) — ладонку я
тебе кончила; молитву зашила в нее, ангел мой; монашенка из Киева научила прошлого года; пригодная молитва; еще давеча зашила. Надень, Наташа. Авось господь бог
тебе здоровья пошлет. Одна
ты у нас.
Ваня! — продолжала она, и губы ее задрожали, — вот
ты воротишься теперь к ним,домой; у
тебя такое золотое сердце,
что хоть они и не простят меня, но, видя,
что и
ты простил, может быть,
хоть немного смягчатся надо мной.
—
Ты ведь говорил, Ваня,
что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют,
что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда,
хоть в Сибирь!..
Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
— А
ты не верь! — перебила старушка. —
Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А
что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы
хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
Завтра я опять к княгине, но отец все-таки благороднейший человек — не думайте чего-нибудь, и
хоть отдаляет меня от
тебя, Наташа, но это потому,
что он ослеплен, потому
что ему миллионов Катиных хочется, а у
тебя их нет; и хочет он их для одного меня, и только по незнанию несправедлив к
тебе.
— Ну, брат Маслобоев, это
ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы,
хоть бы и литературные, и с виду не такие бывают, как я, а второе, позволь
тебе сказать, я действительно припоминаю,
что раза два
тебя на улице встретил, да
ты сам, видимо, избегал меня, а мне
что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь,
что и думаю? Не будь
ты теперь хмелен,
ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли? Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад,
что тебя встретил.
Я
тебе скажу, такой плут,
что в глазах у
тебя будет фальшивую бумажку делать, а
ты хоть и видел, а все-таки ему ее разменяешь.
Все может с человеком случиться,
что даже и не снилось ему никогда, и уж особенно тогда… ну, да
хоть тогда, когда мы с
тобой зубрили Корнелия Непота!
— А то такое,
что и не знаю,
что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет.
Хоть бы
ты его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
Вообразил я себе, как бы я целовал эту могилу, звал бы
тебя из нее,
хоть на одну минуту, и молил бы у бога чуда, чтоб
ты хоть на одно мгновение воскресла бы передо мною; представилось мне, как бы я бросился обнимать
тебя, прижал бы к себе, целовал и кажется, умер бы тут от блаженства,
что хоть одно мгновение мог еще раз, как прежде, обнять
тебя.
—
Ты все шутишь, Маслобоев. Я Александре Семеновне поклянусь,
что на будущей неделе, ну
хоть в пятницу, приду к вам обедать; а теперь, брат, я дал слово, или, лучше сказать, мне просто надобно быть в одном месте. Лучше объясни мне:
что ты хотел сообщить?
— Князь! — вскричал Маслобоев, — этот князь, брат, такая шельма, такой плут… ну! Я, брат, вот
что тебе скажу: я
хоть и сам плут, но из одного целомудрия не захотел бы быть в его коже! Но довольно; молчок! Только это одно об нем и могу сказать.
— А ведь идея-то была бы недурна, — сказал он. — Нет, Ваня, это не то. То есть, почему не расспросить при случае; но это не то. Слушай, старинный приятель, я
хоть теперь и довольно пьян, по обыкновению, но знай,
что с злым умысломФилипп
тебя никогда не обманет, с злым то естьумыслом.
— Ну, так и кончено. Теперь же, Ваня, — начал он с некоторою торжественностью, — я имею к
тебе одну просьбицу.
Ты же исполни. Расскажи мне по возможности подробнее,
что у
тебя за дела, куда
ты ходишь, где бываешь по целым дням? Я
хоть отчасти и слышал и знаю, но мне надобно знать гораздо подробнее.
— Ах, Алеша, какой
ты… мы сейчас, — отвечала Катя. — Нам ведь так много надо переговорить вместе, Иван Петрович,
что не знаю, с
чего и начать. Мы очень поздно знакомимся; надо бы раньше,
хоть я вас и давным-давно знаю. И так мне хотелось вас видеть. Я даже думала вам письмо написать…
— Мало ли о
чем, — отвечала она серьезно. — Вот
хоть бы о том, правду ли он рассказывает про Наталью Николаевну,
что она не оскорбляется, когда он ее в такое время оставляет одну? Ну, можно ли так поступать, как он? Ну, зачем
ты теперь здесь, скажи, пожалуйста?
Вот спроси Ивана Петровича, теперь уж он здесь и подтвердит
тебе,
что Наташа ревнива и
хоть очень любит меня, но в любви ее много эгоизма, потому
что она ничем не хочет для меня пожертвовать.
— Нет, Ваня, не то; ведь я не так глуп, чтоб задавать такие вопросы; но в том-то и дело,
что я тут сам ничего не знаю. Я спрашиваю себя и не могу ответить. А
ты смотришь со стороны и, может, больше моего знаешь… Ну,
хоть и не знаешь, то скажи, как
тебе кажется?
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам
хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его
хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если
хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой,
ты у меня проговоришься. Я
тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить.
Что можно сделать в глуши? Ведь вот
хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий. Не гневись! Вот
ты теперь валяешься у ног моих. Отчего? — оттого,
что мое взяло; а будь
хоть немножко на твоей стороне, так
ты бы меня, каналья! втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.