Неточные совпадения
— Гм! вот она какая восторженная, — проговорил старик, пораженный поступком дочери, — это ничего, впрочем, это хорошо, хорошо, благородный порыв! Она добрая девушка… — бормотал он,
смотря вскользь
на жену, как будто желая оправдать Наташу, а вместе с
тем почему-то желая оправдать и меня.
Но Анна Андреевна, несмотря
на то что во время чтения сама была в некотором волнении и тронута,
смотрела теперь так, как будто хотела выговорить: «Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» и т. д.
Я с недоумением и тоскою
смотрел на него. Наташа умоляла меня взглядом не судить его строго и быть снисходительнее. Она слушала его рассказы с какою-то грустною улыбкой, а вместе с
тем как будто и любовалась им, так же как любуются милым, веселым ребенком, слушая его неразумную, но милую болтовню. Я с упреком поглядел
на нее. Мне стало невыносимо тяжело.
И говорю про это так откровенно, так прямо именно для
того, чтоб ты никак не мог ошибиться в словах моих, — прибавил он, воспаленными глазами
смотря на меня и, видимо, избегая испуганных взглядов жены.
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью
смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, —
смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать
на них самому, а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение
на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
— Что ты так
смотришь на меня, Алеша,
то бишь — Ваня? — проговорила она, ошибаясь и улыбнувшись своей ошибке.
Мавра, вышедшая из кухни, стояла в дверях и с серьезным негодованием
смотрела на нас, досадуя, что не досталось Алеше хорошей головомойки от Наташи, как ожидала она с наслаждением все эти пять дней, и что вместо
того все так веселы.
Вы можете с презрением
смотреть на отца, который сам сознается в
том, что наводил сына, из корысти и из предрассудков,
на дурной поступок; потому что бросить великодушную девушку, пожертвовавшую ему всем и перед которой он так виноват, — это дурной поступок.
И всегда, когда Наташа переменяла тон и подходила, бывало, ко мне или с жалобой
на Алешу, или для разрешения каких-нибудь щекотливых недоумений, или с каким-нибудь секретом и с желанием, чтоб я понял его с полслова,
то, помню, она всегда
смотрела на меня, оскаля зубки и как будто вымаливая, чтоб я непременно решил как-нибудь так, чтоб ей тотчас же стало легче
на сердце.
А Жуберта-то и кричит ему, по-свойски
то есть: «Трюма семьсот франков стоит (по-нашему четвертаков), разобьешь!» Он ухмыляется да
на меня
смотрит; а я супротив сижу
на канапе, и красота со мной, да не такое рыло, как вот ефта-с, а с киксом, словом сказать-с.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык.
На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально
смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него
на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился
тем, что это длинная история.
— Кто это? — спросила она. Голос ее дрожал, но
смотрела она
на меня все
тем же пристальным и как будто надменным взглядом. Иначе я не умею выразиться.
Я положил, не откладывая, сегодня же утром купить ей новое платье.
На это дикое, ожесточенное существо нужно было действовать добротой. Она
смотрела так, как будто никогда и не видывала добрых людей. Если она уж раз, несмотря
на жестокое наказание, изорвала в клочки свое первое, такое же платье,
то с каким же ожесточением она должна была
смотреть на него теперь, когда оно напоминало ей такую ужасную недавнюю минуту.
Я едва дошел домой. Голова моя кружилась, ноги слабели и дрожали. Дверь ко мне была отворена. У меня сидел Николай Сергеич Ихменев и дожидался меня. Он сидел у стола и молча, с удивлением
смотрел на Елену, которая тоже с неменьшим удивлением его рассматривала, хотя упорно молчала. «То-то, — думал я, — она должна ему показаться странною».
И старик в изумлении
посмотрел на нее еще раз. Елена, чувствуя, что про нее говорят, сидела молча, потупив голову и щипала пальчиками покромку дивана. Она уже успела надеть
на себя новое платьице, которое вышло ей совершенно впору. Волосы ее были приглажены тщательнее обыкновенного, может быть, по поводу нового платья. Вообще если б не странная дикость ее взгляда,
то она была бы премиловидная девочка.
— Да (и старик покраснел и опустил глаза);
смотрю я, брат,
на твою квартиру…
на твои обстоятельства… и как подумаю, что у тебя могут быть другие экстренные траты (и именно теперь могут быть),
то… вот, брат, сто пятьдесят рублей,
на первый случай…
— А вы почему знаете, что я за вами
смотрела; может быть, я всю ночь проспала? — спросила она,
смотря на меня с добродушным и стыдливым лукавством и в
то же время застенчиво краснея от своих слов.
Она рыдала до
того, что с ней сделалась истерика. Насилу я развел ее руки, обхватившие меня. Я поднял ее и отнес
на диван. Долго еще она рыдала, укрыв лицо в подушки, как будто стыдясь
смотреть на меня, но крепко стиснув мою руку в своей маленькой ручке и не отнимая ее от своего сердца.
Последние же слова ее князю о
том, что он не может
смотреть на их отношения серьезно, фраза об извинении по обязанности гостеприимства, ее обещание, в виде угрозы, доказать ему в этот же вечер, что она умеет говорить прямо, — все это было до такой степени язвительно и немаскировано, что не было возможности, чтоб князь не понял всего этого.
Право, как будто ты сам не веришь в
то, что для нас предназначаешь; как будто
смотришь на все это как
на шутку,
на забавную выдумку,
на какой-то смешной водевиль…
Посмотри же: увлекаться высоким и прекрасным и после
того, что было здесь во вторник, четыре дня пренебрегать
тою, которая, кажется бы, должна быть для тебя дороже всего
на свете!
Несколько минут мы все не говорили ни слова. Наташа сидела задумавшись, грустная и убитая. Вся ее энергия вдруг ее оставила. Она
смотрела прямо перед собой, ничего не видя, как бы забывшись и держа руку Алеши в своей руке.
Тот тихо доплакивал свое горе, изредка взглядывая
на нее с боязливым любопытством.
И она с такою любовью взглянула
на меня, сказав это. Все это утро она
смотрела на меня таким же нежным взглядом и казалась такою веселенькою, такою ласковою, и в
то же время что-то стыдливое, даже робкое было в ней, как будто она боялась чем-нибудь досадить мне, потерять мою привязанность и… и слишком высказаться, точно стыдясь этого.
Странен был для меня и Алеша: он любил ее не меньше, чем прежде, даже, может быть, и сильнее, мучительнее, от раскаяния и благодарности. Но в
то же время новая любовь крепко вселялась в его сердце. Чем это кончится — невозможно было предвидеть. Мне самому ужасно любопытно было
посмотреть на Катю. Я снова обещал Наташе познакомиться с нею.
Я так был озадачен, что остановился среди комнаты и
смотрел, раскрыв рот,
то на Маслобоева,
то на Александру Семеновну, самодовольство которой доходило до блаженства.
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману. Я
посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
Я скрепился и смолчал, несмотря
на то, что он
смотрел на меня с такою едкою насмешкою, как будто сам вызывал меня
на самый резкий протест. Но он понял, что я уже согласился не уходить, и продолжал...
Кстати:
посмотрите хоть уж
на одно
то, как живучи такие люди, как мы.
Он замолчал и пытливо, с
той же злобой
смотрел на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
В
тот день я бы мог сходить к Ихменевым, и подмывало меня
на это, но я не пошел. Мне казалось, что старику будет тяжело
смотреть на меня; он даже мог подумать, что я нарочно прибежал вследствие встречи. Пошел я к ним уже
на третий день; старик был грустен, но встретил меня довольно развязно и все говорил о делах.
Катя приготовилась, кажется,
на длинное объяснение
на тему: кто лучше составит счастье Алеши и кому из них придется уступить? Но после ответа Наташи тотчас же поняла, что все уже давно решено и говорить больше не об чем. Полураскрыв свои хорошенькие губки, она с недоумением и с печалью
смотрела на Наташу, все еще держа ее руку в своей.
А
то у тебя по вечерам свеча
на окошке часто горела; так сколько раз я, Наташа, по вечерам к тебе ходил, хоть
на свечку твою
посмотреть, хоть тень твою в окне увидать, благословить тебя
на ночь.
Больная девочка развеселялась как ребенок, кокетничала с стариком, подсмеивалась над ним, рассказывала ему свои сны и всегда что-нибудь выдумывала, заставляла рассказывать и его, и старик до
того был рад, до
того был доволен,
смотря на свою «маленькую дочку Нелли», что каждый день все более и более приходил от нее в восторг.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот
посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Он не
посмотрел бы
на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
Марья Антоновна. Право, маменька, все
смотрел. И как начал говорить о литературе,
то взглянул
на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда
посмотрел на меня.
Осип. Да, хорошее. Вот уж
на что я, крепостной человек, но и
то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от
той стороны, с которой кто
смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.