Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот
посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Он не
посмотрел бы
на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
Марья Антоновна. Право, маменька, все
смотрел. И как начал говорить о литературе,
то взглянул
на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда
посмотрел на меня.
Осип. Да, хорошее. Вот уж
на что я, крепостной человек, но и
то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от
той стороны, с которой кто
смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и
то так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж
посмотрю на нее!»
Смотреть никогда не мог
на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое,
то такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий
того и
смотрит, что
на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.
Вот вышла из мрака одна тень, хлопнула: раз-раз! — и исчезла неведомо куда;
смотришь,
на место ее выступает уж другая тень и тоже хлопает, как попало, и исчезает…"Раззорю!","Не потерплю!" — слышится со всех сторон, а что разорю, чего не потерплю —
того разобрать невозможно.
Может быть,
тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое время
на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена
на поле в виде удобрения, если бы дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического, что сами глуповцы — и
те стали в тупик. Но не будем упреждать событий и
посмотрим, что делается в Глупове.
Он серьезным взглядом
посмотрел на нее, но она ответила ему
тем же вызывающим, не
то веселым, не
то отчаянным взглядом, значение которого он не мог понять.
Анна смутилась от
того внимательно-вопросительного взгляда, которым
смотрела на нее Долли; Долли — оттого, что после слов Свияжского о вегикуле ей невольно стало совестно за грязную старую коляску, в которую села с нею Анна.
Непроницаемые глаза насмешливо и нагло
смотрели на него, как в
тот последний вечер их объяснения.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не
смотрите на меня так, — прибавила она. — С
тех пор как все набросились
на нее, все
те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Анна
смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью, лицо Долли и хотела сказать
то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.
Когда затихшего наконец ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая
на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с
тем же унылым лицом
смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу
на лбу, выступила ему
на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не
смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать
того, что так ясно было
на нем написано, и против воли своей с ужасом читал
на нем
то, чего он не хотел знать.
В нем, очевидно, совершался
тот переворот, который должен был заставить его
смотреть на смерть как
на удовлетворение его желаний, как
на счастие.
Она
посмотрела на него, очевидно не слушая
того, что он говорил.
— Подайте чаю да скажите Сереже, что Алексей Александрович приехал. Ну, что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы у меня не были;
посмотрите, как
на балконе у меня хорошо, — говорила она, обращаясь
то к
тому,
то к другому.
Он шел через террасу и
смотрел на выступавшие две звезды
на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя
на небо, я думал о
том, что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
В
то время как Степан Аркадьич заходил за трельяж и говоривший мужской голос замолк, Левин
смотрел на портрет, в блестящем освещении выступавший из рамы, и не мог оторваться от него.
Он
смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами,
на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря
на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ были всё
тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
И поэтому, не будучи в состоянии верить в значительность
того, что он делал, ни
смотреть на это равнодушно, как
на пустую формальность, во всё время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая
то, чего сам не понимает, и потому, как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее.
— Да, — сказал он, решительно подходя к ней. — Ни я, ни вы не
смотрели на наши отношения как
на игрушку, а теперь наша судьба решена. Необходимо кончить, — сказал он оглядываясь, —
ту ложь, в которой мы живем.
Но вместе с
тем она знала как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как вообще мужчины легко
смотрят на эту вину.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А
то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь,
на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже,
посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно
посмотрел на нее. Он искал следов
того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты, сознания ее и желания, чтоб она
на него действовала. Он не хотел спросить ее о
том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Перед отъездом Вронского
на выборы, обдумав
то, что
те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но
тот холодный, строгий взгляд, которым он
посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.
Он
посмотрел на княгиню, которая так мила была ему минуту
тому назад, и ему не понравилась
та манера, с которою она, как к себе в дом, приветствовала этого Васеньку с его лентами.
Кити с гордостью
смотрела на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой,
тем, что Варенька, очевидно, ничего не думала о своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще петь или довольно?
И противнее всех была Кити
тем, как она поддалась
тому тону веселья, с которым этот господин, как
на праздник для себя и для всех,
смотрел на свой приезд в деревню, и в особенности неприятна была
тою особенною улыбкой, которою она отвечала
на его улыбки.
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть
на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом?
Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не
то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы
то ни стало положившего свою жизнь
на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и
посмотрел на кузину.
Мысли о
том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о
том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о
том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как
посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о
том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Он не хотел видеть и не видел, что в свете уже многие косо
смотрят на его жену, не хотел понимать и не понимал, почему жена его особенно настаивала
на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского.
Разговор остановился
на короткое время
на политике и
на том, как
смотрят в высших сферах в Петербурге
на последние события.
— Чудо какая милая! — сказала она, глядя
на Вареньку, в
то время как
та подавала стакан Француженке. —
Посмотрите, как всё просто, мило.
Я не мог перенести
того, как сын мой
смотрел на меня.
«Да, очень беспокоит меня, и
на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда
смотреть больше не
на что, когда гадко
смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в
том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло!..»
Он
посмотрел на нее. Он видел всю красоту ее лица и наряда, всегда так шедшего к ней. Но теперь именно красота и элегантность ее были
то самое, что раздражало его.
Вместо
того чтобы итти в гостиную, из которой слышны были голоса, он остановился
на террасе и, облокотившись
на перила, стал
смотреть на небо.
Кити чувствовала, как после
того, что произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил
на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением
посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая, как и за что можно было быть к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
Княгиня, не отвечая,
посмотрела на Кознышева. Но
то, что Сергей Иваныч и княгиня как будто желали отделаться от него, нисколько не смущало Степана Аркадьича. Он улыбаясь
смотрел то на перо шляпы княгини,
то по сторонам, как будто припоминая что-то. Увидав проходившую даму с кружкой, он подозвал ее к себе и положил пятирублевую бумажку.
Степан Аркадьич вышел
посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти
на лестницу; но он велел себя поставить
на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и там стал рассказывать ему про
то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Он
смотрел то на крест,
то на звезду, вдыхал в себя свежий морозный воздух, равномерно вбегающий в комнату, и, как во сне, следил зa возникающими в воображении образами воспоминаниями.
Первое мгновение Левин видел выражение жадного любопытства в
том взгляде, которым Кити
смотрела на эту непонятную для нее ужасную женщину; но это продолжалось только одно мгновение.
— Нешто вышел в сени, а
то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая
на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно
посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул
на Облонского.
Это видно было по
тому, как они говорили с ним, как ласково, любовно
смотрели на него даже все незнакомые.
Сережа испуганным взглядом
смотрел на отца и думал только об одном: заставит или нет отец повторить
то, что он сказал, как это иногда бывало.