Неточные совпадения
Он же ничего этого
не замечал.
Старик,
не заботясь ни о чем, продолжал прямо смотреть на взбесившегося господина Шульца и решительно
не замечал, что сделался предметом всеобщего любопытства, как будто голова его была на луне, а
не на земле.
Уверяли, что Николай Сергеич, разгадав характер молодого князя, имел намерение употребить все недостатки его в свою пользу; что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать лет) сумела влюбить в себя двадцатилетнего юношу; что и отец и мать этой любви покровительствовали, хотя и делали вид, что ничего
не замечают; что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека,
не видавшего в целый год, ее стараниями, почти ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет в почтенных домах соседних помещиков.
— И неужели вы столько денег получили, Иван Петрович? —
заметила Анна Андреевна. — Гляжу на вас, и все как-то
не верится. Ах ты, господи, вот ведь за что теперь деньги стали давать!
Наташа вздрогнула, вскрикнула, вгляделась в приближавшегося Алешу и вдруг, бросив мою руку, пустилась к нему. Он тоже ускорил шаги, и через минуту она была уже в его объятиях. На улице, кроме нас, никого почти
не было. Они целовались, смеялись; Наташа смеялась и плакала, все вместе, точно они встретились после бесконечной разлуки. Краска залила ее бледные щеки; она была как исступленная… Алеша
заметил меня и тотчас же ко мне подошел.
Волосы, совсем поседевшие, в беспорядке выбивались из-под скомканной шляпы и длинными космами лежали на воротнике его старого, изношенного пальто. Я еще прежде
заметил, что в иные минуты он как будто забывался; забывал, например, что он
не один в комнате, разговаривал сам с собою, жестикулировал руками. Тяжело было смотреть на него.
Думаю я это про себя, а спросить-то и
не смею.
Ведь я теперь его ни о чем
не смею расспрашивать.
Я и спросить
не посмела: закричал бы он на меня.
Но ни за что
не посмела бы она высказать свои надежды при Николае Сергеиче, хотя и знала, что старик их подозревает в ней и даже
не раз попрекал ее косвенным образом.
Сколько раз я заикалась говорить ему издалека, чтоб простил-то; прямо-то
не смею, так издалека, ловким этаким манером заговаривала.
Ну, вот я и рада, что хоть про медальон-то он
не знает и
не заметил; только хвать вчера утром, а медальона и нет, только шнурочек болтается, перетерся, должно быть, а я и обронила.
Анна Андреевна тотчас же подмигнула мне на него. Он терпеть
не мог этих таинственных подмигиваний и хоть в эту минуту и старался
не смотреть на нас, но по лицу его можно было
заметить, что Анна Андреевна именно теперь мне на него подмигнула и что он вполне это знает.
—
Не приходил к тебе? Я серьезно говорю тебе, Ваня: ты болен, у тебя нервы расстроены, такие все мечты. Когда ты мне рассказывал про наем этой квартиры, я все это в тебе
заметила. Что, квартира сыра, нехороша?
— Да, ты, ты! Ты ему враг, тайный и явный! Ты
не можешь говорить о нем без мщения. Я тысячу раз
замечала, что тебе первое удовольствие унижать и чернить его! Именно чернить, я правду говорю!
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б только был виноват, я бы
не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней
не езжу! Есть слухи, что я у невесты, — и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я
не виноват, и ты знай это! Я
не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
В письме он прямо и просто — и
заметьте себе, таким серьезным тоном, что я даже испугался, — объявлял мне, что дело о моем сватовстве уже кончилось, что невеста моя совершенство; что я, разумеется, ее
не стою, но что все-таки непременно должен на ней жениться.
— Нет, нет, я
не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег
не было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе
заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все вам рассказал тогда же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы
не знаете, а ведь в письме главное тон. Про это я и говорю.
— Надо вам
заметить, что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего
не было, так что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
Мы решили, что завтра же она и скажет мачехе, что
не хочет за меня, и что завтра же я должен все сказать отцу и высказать твердо и
смело.
— И
не жаль ее тебе? Ведь она любит тебя; ты говоришь, что сам это
заметил?
— То-то; он и без того узнает. А ты
замечай, что он скажет? Как примет? Господи, Ваня! Что, неужели ж он в самом деле проклянет меня за этот брак? Нет,
не может быть!
Мы поспешно сбежали вниз. Я взял первого попавшегося ваньку, на скверной гитаре. Видно, Елена очень торопилась, коли согласилась сесть со мною. Всего загадочнее было то, что я даже и расспрашивать ее
не смел. Она так и замахала руками и чуть
не соскочила с дрожек, когда я спросил, кого она дома так боится? «Что за таинственность?» — подумал я.
Я поехал. Но, проехав по набережной несколько шагов, отпустил извозчика и, воротившись назад в Шестую линию, быстро перебежал на другую сторону улицы. Я увидел ее; она
не успела еще много отойти, хотя шла очень скоро и все оглядывалась; даже остановилась было на минутку, чтоб лучше высмотреть: иду ли я за ней или нет? Но я притаился в попавшихся мне воротах, и она меня
не заметила. Она пошла далее, я за ней, все по другой стороне улицы.
— То угодно, что вы безжалостная! — кричал я. — Как вы
смеете так тиранить бедного ребенка? Она
не ваша; я сам слышал, что она только ваш приемыш, бедная сирота…
Пил, многократно пил, знаю; а мне худого здесь и
не смеют подать.
Правда твоя, встречал я тебя, видал и прежде, много раз хотел подойти, да все
не смел, все откладывал.
Всего лучше, если они спокойно сидят в своих углах и
не выходят на свет; я даже
заметил, что они действительно любят свои углы до того, что даже дичают в них.
Ну, а Бубнова такими делами заниматься
не смей.
—
Не беспокойся; меры приняты, — говорил Маслобоев. — Там Митрошка. Сизобрюхов ему поплатится деньгами, а пузатый подлец — натурой. Это еще давеча решено было. Ну, а Бубнова на мой пай приходится… Потому она
не смей…
— Знать, ты к Дюссо-то и показываться
не смеешь; а еще приглашает!
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и
не хотела показать ему язык. На все вопросы его
не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, —
заметил старичок, — но только как она глядит!» Я
не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
— Ну, брат, я ожидал, что ты живешь неказисто, —
заметил он, осматриваясь, — но, право,
не думал, что найду тебя в таком сундуке.
— Да что, кончилось благополучнейшим образом, и цель достигнута, понимаешь? Теперь же мне некогда. На минутку зашел только уведомить, что мне некогда и
не до тебя; да, кстати, узнать: что, ты ее
поместишь куда-нибудь или у себя держать хочешь? Потому это надо обдумать и решить.
Дав ей лекарство, я сел за свою работу. Я думал, что она спит, но, нечаянно взглянув на нее, вдруг увидел, что она приподняла голову и пристально следила, как я пишу. Я притворился, что
не заметил ее.
Замечу кстати: хоть Елена и показывала вид, что как будто
не хочет говорить со мною, но эти оклики, довольно частые, эта потребность обращаться ко мне со всеми недоумениями, доказывали противное и, признаюсь, были мне даже приятны.
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем,
заметив, что я пристально слежу за ней и в нее вглядываюсь, она вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и с такою силою, что как будто обожгла меня взглядом. «У нее опять горе, — подумал я, — только она говорить мне
не хочет».
Елена, держа в руке веник и придерживая другой рукой свое нарядное платьице, которое она еще и
не снимала с того самого вечера,
мела пол.
— Послушай, Елена, — закричал я, — кто же тебя заставляет пол
мести? Я этого
не хочу, ты больна; разве ты в работницы пришла ко мне?
— Кто ж будет здесь пол
мести? — отвечала она, выпрямляясь и прямо смотря на меня. — Теперь я
не больна.
Со всем этим я воротился домой уже в час пополудни. Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена
не сейчас услыхала, что я воротился. Я
заметил, что она стояла у стола и перебирала мои книги и бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от стола, вся покраснев. Я взглянул на эту книгу: это был мой первый роман, изданный отдельной книжкой и на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
— А то такое, что и
не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить
не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее
не смею.
— Вот, брат, целый час жду тебя и, признаюсь, никак
не ожидал… тебя так найти, — продолжал он, осматриваясь в комнате и неприметно мигая мне на Елену. В глазах его изображалось изумление. Но, вглядевшись в него ближе, я
заметил в нем тревогу и грусть. Лицо его было бледнее обыкновенного.
— И Алеша мог
поместить Наталью Николаевну в такой квартире! — сказал он, покачивая головою. — Вот эти-то так называемые мелочии обозначают человека. Я боюсь за него. Он добр, у него благородное сердце, но вот вам пример: любит без памяти, а
помещает ту, которую любит, в такой конуре. Я даже слышал, что иногда хлеба
не было, — прибавил он шепотом, отыскивая ручку колокольчика. — У меня голова трещит, когда подумаю о его будущности, а главное, о будущности АнныНиколаевны, когда она будет его женой…
Он ошибся именем и
не заметил того, с явною досадою
не находя колокольчика. Но колокольчика и
не было. Я подергал ручку замка, и Мавра тотчас же нам отворила, суетливо встречая нас. В кухне, отделявшейся от крошечной передней деревянной перегородкой, сквозь отворенную дверь заметны были некоторые приготовления: все было как-то
не по-всегдашнему, вытерто и вычищено; в печи горел огонь; на столе стояла какая-то новая посуда. Видно было, что нас ждали. Мавра бросилась снимать наши пальто.
— Позвольте, Наталья Николаевна, — продолжал он с достоинством, — соглашаюсь, что я виноват, но только в том, что уехал на другой день после нашего знакомства, так что вы, при некоторой мнительности, которую я
замечаю в вашем характере, уже успели изменить обо мне ваше мнение, тем более что тому способствовали обстоятельства.
Не уезжал бы я — вы бы меня узнали лучше, да и Алеша
не ветреничал бы под моим надзором. Сегодня же вы услышите, что я наговорю ему.
Он тотчас же показал вид, что
не заметил этих слов,
не понял их настоящего смысла, и, разумеется, отделался шуткой.
— Вот она: ни одним словом, ни одним намеком обо мне
не беспокоить Алешу ни сегодня, ни завтра. Ни одного упрека за то, что он забыл меня; ни одного наставления. Я именно хочу встретить его так, как будто ничего между нами
не было, чтоб он и
заметить ничего
не мог. Мне это надо. Дадите вы мне такое слово?
— Да, я действительно
не совсем знал до сих пор Катерину Федоровну, —
заметил князь как бы про себя, все с той же насмешливой улыбкой. — Я, впрочем, многого от нее ожидал, но этого…
Он видел это, но показывал, что
не замечает.