Неточные совпадения
Я
сказал уже, что старик, как только усаживался на своем стуле, тотчас же упирался куда-нибудь своим взглядом и уже
не сводил его на другой предмет во весь вечер.
— Послушайте, —
сказал я, почти
не зная, с чего и начать, —
не горюйте об Азорке. Пойдемте, я вас отвезу домой. Успокойтесь. Я сейчас схожу за извозчиком. Где вы живете?
Управляющий домом, из благородных, тоже немного мог
сказать о бывшем своем постояльце, кроме разве того, что квартира ходила по шести рублей в месяц, что покойник жил в ней четыре месяца, но за два последних месяца
не заплатил ни копейки, так что приходилось его сгонять с квартиры.
Я
не знал, что
сказать, а она, пожалуй, и
не поняла бы меня.
Ну, положим, хоть и писатель; а я вот что хотел
сказать: камергером, конечно,
не сделают за то, что роман сочинил; об этом и думать нечего; а все-таки можно в люди пройти; ну сделаться каким-нибудь там атташе.
Из благородной гордости он
не хотел и думать: что
скажет князь, если узнает, что его сын опять принят в доме Ихменевых, и мысленно презирал все его нелепые подозрения.
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после,
не видал я ее такою, как в этот роковой день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это девочка, которая, еще только год тому назад,
не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и шутила в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и вся загоревшись румянцем,
сказала мне: да.
— Наташенька, деточка моя, дочка моя, милочка, что с тобою! — вскричал он наконец, и слезы градом хлынули из глаз его. — Отчего ты тоскуешь? Отчего плачешь и день и ночь? Ведь я все вижу; я ночей
не сплю, встаю и слушаю у твоей комнаты!..
Скажи мне все, Наташа, откройся мне во всем, старику, и мы…
У дверей она остановилась, еще раз взглянула на них, хотела было еще что-то
сказать, но
не могла и быстро вышла из комнаты. Я бросился вслед за нею, предчувствуя недоброе.
— Неужели ж ты
не видишь, Ваня, что я вышла совсем,ушла от них и никогда
не возвращусь назад? —
сказала она, с невыразимой тоской смотря на меня.
— Знаю; но что же мне делать,
не моя воля, —
сказала она, и в словах ее слышалось столько отчаяния, как будто она шла на смертную казнь.
— Наташа, —
сказал я, — одного только я
не понимаю: как ты можешь любить его после того, что сама про него сейчас говорила?
Не уважаешь его,
не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и всех для него губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже. Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком!
Не понимаю я такой любви.
Я сама ему
сказала, сама, что
не хочу его ничем связывать.
— Он у ней, — проговорила она чуть слышно. — Он надеялся, что я
не приду сюда, чтоб поехать к ней, а потом
сказать, что он прав, что он заранее уведомлял, а я сама
не пришла. Я ему надоела, вот он и отстает… Ох, боже! Сумасшедшая я! Да ведь он мне сам в последний раз
сказал, что я ему надоела… Чего ж я жду!
— Ваня! — вскричала она, — я виновата перед ним и
не стою его! Я думала, что ты уже и
не придешь, Алеша. Забудь мои дурные мысли, Ваня. Я заглажу это! — прибавила она, с бесконечною любовью смотря на него. Он улыбнулся, поцеловал у ней руку и,
не выпуская ее руки,
сказал, обращаясь ко мне...
Скажи им от меня, Ваня, что я знаю, простить меня уж нельзя теперь: они простят, бог
не простит; но что если они и проклянут меня, то я все-таки буду благословлять их и молиться за них всю мою жизнь.
Ведь сделаться семейным человеком
не шутка; тогда уж я буду
не мальчик… то есть я хотел
сказать, что я буду такой же, как и другие… ну, там семейные люди.
Я вам правду
скажу: я
не стою ее; я это чувствую; мне это очень тяжело, и я
не знаю, за что это она меня так полюбила?
Я
не знал, что
скажу им, как войду к ним?
— Твой дедушка? да ведь он уже умер! —
сказал я вдруг, совершенно
не приготовившись отвечать на ее вопрос, и тотчас раскаялся. С минуту стояла она в прежнем положении и вдруг вся задрожала, но так сильно, как будто в ней приготовлялся какой-нибудь опасный нервический припадок. Я схватился было поддержать ее, чтоб она
не упала. Через несколько минут ей стало лучше, и я ясно видел, что она употребляет над собой неестественные усилия, скрывая передо мною свое волнение.
— Ну вот и хорошо, —
сказал старик, совершенно успокоенный моим ответом, — это хорошо… — и вдруг замолчал и задумался, как будто чего-то
не договаривая.
Легко
сказать: ничего
не оставил!
Рассказ Анны Андреевны меня поразил. Он совершенно согласовался со всем тем, что я сам недавно слышал от самого Алеши. Рассказывая, он храбрился, что ни за что
не женится на деньгах. Но Катерина Федоровна поразила и увлекла его. Я слышал тоже от Алеши, что отец его сам, может быть, женится, хоть и отвергает эти слухи, чтоб
не раздражить до времени графини. Я
сказал уже, что Алеша очень любил отца, любовался и хвалился им и верил в него, как в оракула.
— Полноте, Анна Андреевна, —
сказал я, — в Сибири совсем
не так дурно, как кажется. Если случится несчастье и вам надо будет продать Ихменевку, то намерение Николая Сергеевича даже и очень хорошо. В Сибири можно найти порядочное частное место, и тогда…
— Батюшка… я ничего
не хочу! Так, сдуру
сказала; прости, коли в чем досадила, да только
не кричи, — проговорила она, все больше и больше дрожа от страха.
— Видишь, Ваня, —
сказал он вдруг, — мне жаль, мне
не хотелось бы говорить, но пришло такое время, и я должен объясниться откровенно, без закорючек, как следует всякому прямому человеку… понимаешь, Ваня?
— Николай Сергеич! Неужели вам
не жаль Анну Андреевну? Посмотрите, что вы над ней делаете, —
сказал я,
не в силах удержаться и почти с негодованием смотря на него. Но я только к огню подлил масла.
— А я думала, ты уж
не придешь, —
сказала она, подавая мне руку, — хотела даже Мавру послать к тебе узнать; думала,
не заболел ли опять?
— Бедные! —
сказала она. — А если он все знает, — прибавила она после некоторого молчания, — так это
не мудрено. Он и об отце Алеши имеет большие известия.
— Это все правда, —
сказал я, — что ты говоришь, Наташа. Значит, ему надо теперь узнать и полюбить тебя вновь. А главное: узнать. Что ж? Он и полюбит тебя. Неужели ж ты думаешь, что он
не в состоянии узнать и понять тебя, он, он, такое сердце!
— Такое средство одно, —
сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней
не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
— Если б я знала наверно, что он любит ее, я бы решилась… Ваня!
Не таи от меня ничего! Знаешь ты что-нибудь, чего мне
не хочешь
сказать, или нет?
Я прямо бы
сказал ему, что
не хочу, что я уж сам вырос и стал человеком, и теперь — кончено!
То есть я прямо этого еще до сих пор
не высказал, но я его приготовил к этому, а завтра
скажу; так уж я решил.
Он даже и
не возражал, а просто начал меня упрекать, что я бросил дом графа Наинского, а потом
сказал, что надо подмазаться к княгине К., моей крестной матери, и что если княгиня К. меня хорошо примет, так, значит, и везде примут и карьера сделана, и пошел, и пошел расписывать!
— Да ничего, конечно,
не сделается… ах, голубчик ты мой! Ну, что ж тебе
сказал Юлий Цезарь?
Не буду ничего говорить,
не буду хвалить ее,
скажу только одно: она яркое исключение из всего круга.
Я рассказал ей всю нашу историю: как ты бросила для меня свой дом, как мы жили одни, как мы теперь мучаемся, боимся всего и что теперь мы прибегаем к ней (я и от твоего имени говорил, Наташа), чтоб она сама взяла нашу сторону и прямо
сказала бы мачехе, что
не хочет идти за меня, что в этом все наше спасение и что нам более нечего ждать ниоткуда.
Она встала и
сказала: «Ну, бог с вами, Алексей Петрович, а я думала…»
Не договорила, заплакала и ушла.
Мы решили, что завтра же она и
скажет мачехе, что
не хочет за меня, и что завтра же я должен все
сказать отцу и высказать твердо и смело.
— Садитесь, —
сказала Наташа, еще
не освободившаяся от первого смущения и некоторого испуга.
Она
сказала нам прямо, что
не может быть твоей женой.
Скажу сейчас, но прошу наперед,
не удивляйтесь некоторой резкости моего объяснения.
И уж одно то, что вы, имея такое влияние, такую, можно
сказать, власть над Алешей,
не воспользовались до сих пор этою властью и
не заставили его жениться на себе, уж одно это выказывает вас со стороны слишком хорошей.
Я понял, что вы сами
не хотели брака прежде окончания наших фамильных неприятностей;
не хотели нарушать согласия между Алешей и мною, потому что я никогда бы
не простил ему его брака с вами;
не хотели тоже, чтоб
сказали про вас, что вы искали жениха-князя и связей с нашим домом.
Я первый
скажу вслух, что он вас
не стоит и… (он добр и чистосердечен) — он сам подтвердит это.
— Как вы искренни, как вы честны! —
сказал князь, улыбаясь словам ее. — Вы даже
не хотите схитрить, чтоб
сказать простую вежливость. Но ваша искренность дороже всех этих поддельных вежливостей. Да! Я сознаю, что я долго, долго еще должен заслуживать любовь вашу!
— А он
сказал, что мое доброе сердце вредит мне. Как это?
Не понимаю. А знаешь что, Наташа.
Не поехать ли мне поскорей к нему? Завтра чем свет у тебя буду.
— То-то; он и без того узнает. А ты замечай, что он
скажет? Как примет? Господи, Ваня! Что, неужели ж он в самом деле проклянет меня за этот брак? Нет,
не может быть!
— И мне тоже. Он как-то все так говорит… Устала я, голубчик. Знаешь что? Ступай и ты домой. А завтра приходи ко мне как можно пораньше от них. Да слушай еще: это
не обидно было, когда я
сказала ему, что хочу поскорее полюбить его?