— Нет, в самом деле, — подхватил Ихменев, разгорячая сам себя с злобною, упорною радостию, —
как ты думаешь, Ваня, ведь, право, пойти! На что в Сибирь ехать! А лучше я вот завтра разоденусь, причешусь да приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону купить да и пойти к его сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и помилуй, дай кусок хлеба, — жена, дети маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна? Этого ли хочешь?
Неточные совпадения
— Да, это хорошо! — машинально повторил он минут через пять,
как бы очнувшись после глубокой задумчивости. — Гм… видишь, Ваня,
ты для нас был всегда
как бы родным сыном; бог не благословил нас с Анной Андреевной… сыном… и послал нам
тебя; я так всегда
думал. Старуха тоже… да! и
ты всегда вел себя с нами почтительно, нежно,
как родной, благодарный сын. Да благословит
тебя бог за это, Ваня,
как и мы оба, старики, благословляем и любим
тебя… да!
— Без условий! Это невозможно; и не упрекай меня, Ваня, напрасно. Я об этом дни и ночи
думала и
думаю. После того
как я их покинула, может быть, не было дня, чтоб я об этом не
думала. Да и сколько раз мы с
тобой же об этом говорили! Ведь
ты знаешь сам, что это невозможно!
— Ничего не знаю, друг мой, даю
тебе честное слово; с
тобой я был всегда откровенен. Впрочем, я вот что еще
думаю: может быть, он вовсе не влюблен в падчерицу графини так сильно,
как мы
думаем. Так, увлечение…
—
Ты думаешь, Ваня? Боже, если б я это знала наверное! О,
как бы я желала его видеть в эту минуту, только взглянуть на него. Я бы по лицу его все узнала! И нет его! Нет его!
— Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все
думаю; мысли
как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли
тебе с ней познакомиться? Ведь графиня (тогда
ты сам рассказывал) хвалила твой роман;
ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб
тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы
тебя с ней познакомить. Вот
ты бы мне все и рассказал про нее.
— Послушай, Алеша,
ты бы лучше рассказывал о деле! — вскричала нетерпеливая Наташа. — Я
думала,
ты что-нибудь про наше расскажешь, а
тебе только хочется рассказать,
как ты там отличился у графа Наинского.
Какое мне дело до твоего графа!
— Ну, брат Маслобоев, это
ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы, хоть бы и литературные, и с виду не такие бывают,
как я, а второе, позволь
тебе сказать, я действительно припоминаю, что раза два
тебя на улице встретил, да
ты сам, видимо, избегал меня, а мне что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь, что и
думаю? Не будь
ты теперь хмелен,
ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли? Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад, что
тебя встретил.
— Теперь, друг, еще одно слово, — продолжал он. — Слышал я,
как твоя слава сперва прогремела; читал потом на
тебя разные критики (право, читал;
ты думаешь, я уж ничего не читаю); встречал
тебя потом в худых сапогах, в грязи без калош, в обломанной шляпе и кой о чем догадался. По журналистам теперь промышляешь?
— Да уж так… Куда ж это он опять пошел? В тот раз вы
думали, что он ко мне ходил. Видишь, Ваня, если можешь, зайди ко мне завтра. Может быть, я кой-что и скажу
тебе… Совестно мне только
тебя беспокоить; а теперь шел бы
ты домой к своей гостье. Небось часа два прошло,
как ты вышел из дома?
— Да (и старик покраснел и опустил глаза); смотрю я, брат, на твою квартиру… на твои обстоятельства… и
как подумаю, что у
тебя могут быть другие экстренные траты (и именно теперь могут быть), то… вот, брат, сто пятьдесят рублей, на первый случай…
«Любящее и гордое сердечко, —
подумал я, — а
как долго надо мне было заслужить, чтоб
ты для меня стала… Нелли». Но теперь я уже знал, что ее сердце предано мне навеки.
—
Ты все смеешься. Но ведь я от
тебя ничего никогда не слыхал такого; и от всего вашего общества тоже никогда не слыхал. У вас, напротив, всё это как-то прячут, всё бы пониже к земле, чтоб все росты, все носы выходили непременно по каким-то меркам, по каким-то правилам — точно это возможно! Точно это не в тысячу раз невозможнее, чем то, об чем мы говорим и что
думаем. А еще называют нас утопистами! Послушал бы
ты,
как они мне вчера говорили…
А
ты уж и
подумал, что я
тебе бог знает
какие парижские тайны хочу сообщить.
— Ах, Алеша,
какой ты… мы сейчас, — отвечала Катя. — Нам ведь так много надо переговорить вместе, Иван Петрович, что не знаю, с чего и начать. Мы очень поздно знакомимся; надо бы раньше, хоть я вас и давным-давно знаю. И так мне хотелось вас видеть. Я даже
думала вам письмо написать…
— Да что же стыдно-то?
Какая ты, право, Катя! Я ведь люблю ее больше, чем она
думает, а если б она любила меня настоящим образом, так,
как я ее люблю, то, наверно, пожертвовала бы мне своим удовольствием. Она, правда, и сама отпускает меня, да ведь я вижу по лицу, что это ей тяжело, стало быть, для меня все равно что и не отпускает.
— Но к чему же, что за фантазия, Нелли? И
как же
ты о ней судишь: неужели
ты думаешь, что она согласится взять
тебя вместо кухарки? Уж если возьмет она
тебя, то
как свою ровную,
как младшую сестру свою.
Ну,
какую,
думаю про себя,
тебе бумагу писать, когда ложку подле прибора не мог отыскать?
— Нет, Ваня, он не умер! — сказала она решительно, все выслушав и еще раз
подумав. — Мамаша мне часто говорит о дедушке, и когда я вчера сказала ей: «Да ведь дедушка умер», она очень огорчилась, заплакала и сказала мне, что нет, что мне нарочно так сказали, а что он ходит теперь и милостыню просит, «так же
как мы с
тобой прежде просили, — говорила мамаша, — и все ходит по тому месту, где мы с
тобой его в первый раз встретили, когда я упала перед ним и Азорка узнал меня…»
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с
каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна.
Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых,
тебе не будет времени
думать об этом. И
как можно и с
какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с
тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.