Неточные совпадения
Если же его место
у печки бывало занято, то он, постояв несколько времени в бессмысленном недоумении против господина, занявшего его место, уходил, как будто озадаченный, в
другой угол к окну.
А что он увлекся, так ведь стоит только мне неделю с ним не видаться, он и забудет меня и полюбит
другую, а потом как увидит меня, то и опять
у ног моих будет.
Помогайте нам хоть вы,
друг наш! вы один только
друг у нас и остались.
— Наташа,
друг мой, об этом после. А вот что: неужели ты серьезно думаешь, что
у тебя достанет сил на разлуку? Посмотри теперь на себя: неужели ты покойна?
— А то, что не хочу никакой
другой невесты, а что
у меня есть своя, — это ты.
— Не знаю,
друг мой. И про это я тоже думал. Я посмотрю… Увижу… так и решу. А что, Наташа, ведь
у нас все теперь переменилось, — не утерпел не заговорить Алеша.
— Ах, боже мой, да ведь ты живешь же
у кого-нибудь! Ты бы попросила
у других чулки, коли надо было выйти.
Он прибавил, что
у ней должна быть
другая, постоянная болезнь, что-нибудь вроде неправильного сердцебиения, «но что этот пункт будет требовать особенных наблюдений, теперь же она вне опасности».
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на
другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем, заметив, что я пристально слежу за ней и в нее вглядываюсь, она вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и с такою силою, что как будто обожгла меня взглядом. «
У нее опять горе, — подумал я, — только она говорить мне не хочет».
— Нужда, — проговорила она про себя, что-то обдумывая, — нужда-то, пожалуй, есть в тебе, Ваня, но лучше уж в
другой раз. Был
у наших?
— Я завтра же тебе куплю
другое. Я и книжки твои тебе принесу. Ты будешь
у меня жить. Я тебя никому не отдам, если сама не захочешь; успокойся…
— Скажите же прямо: одно ли чувство мщения побуждает вас к вызову или
у вас в виду и
другие цели?
— Ваня, — отвечал он, — ты знаешь, что я не позволяю никому в разговорах со мною касаться некоторых пунктов; но для теперешнего раза делаю исключение, потому что ты своим ясным умом тотчас же догадался, что обойти этот пункт невозможно. Да,
у меня есть
другая цель. Эта цель: спасти мою погибшую дочь и избавить ее от пагубного пути, на который ставят ее теперь последние обстоятельства.
— Да (и старик покраснел и опустил глаза); смотрю я, брат, на твою квартиру… на твои обстоятельства… и как подумаю, что
у тебя могут быть
другие экстренные траты (и именно теперь могут быть), то… вот, брат, сто пятьдесят рублей, на первый случай…
— Не знаю. А там нам так хорошо было жить, — и глаза Нелли засверкали. — Мамаша жила одна, со мной.
У ней был один
друг, добрый, как вы… Он ее еще здесь знал. Но он там умер, мамаша и воротилась…
— Вы были
у меня во вторник, поздно вечером; на
другое утро он заезжал ко мне на полчаса, и с тех пор я его не видала ни разу.
Катя вчера и сегодня говорила мне, что не может женщина простить такую небрежность (ведь она все знает, что было
у нас здесь во вторник; я на
другой же день рассказал).
— Вот видишь:
у Кати есть два дальние родственника, какие-то кузены, Левинька и Боринька, один студент, а
другой просто молодой человек.
И вот незаметно отнимается
у этой Наташи, вместо минуты, день,
другой, третий.
И когда я воображал себе это, мне вдруг подумалось: вот я на одно мгновение буду просить тебя
у бога, а между тем была же ты со мною шесть месяцев и в эти шесть месяцев сколько раз мы поссорились, сколько дней мы не говорили
друг с
другом!
— Уж я сама знаю чем, — отвечала она, усмехнувшись, и чего-то опять застыдилась. Мы говорили на пороге,
у растворенной двери. Нелли стояла передо мной, потупив глазки, одной рукой схватившись за мое плечо, а
другою пощипывая мне рукав сюртука.
— Слава богу! Ведь мне это сто раз в голову приходило. Да я все как-то не смел вам сказать. Вот и теперь выговорю. А ведь это очень трудно тыговорить. Это, кажется, где-то
у Толстого хорошо выведено: двое дали
друг другу слово говорить ты, да и никак не могут и все избегают такие фразы, в которых местоимения. Ах, Наташа! Перечтем когда-нибудь «Детство и отрочество»; ведь как хорошо!
— Много
у меня проектов, — отвечала она серьезно, — а между тем я все путаюсь. Потому-то и ждала вас с таким нетерпением, чтоб вы мне все это разрешили. Вы все это гораздо лучше меня знаете. Ведь вы для меня теперь как будто какой-то бог. Слушайте, я сначала так рассуждала: если они любят
друг друга, то надобно, чтоб они были счастливы, и потому я должна собой пожертвовать и им помогать. Ведь так!
— Вы опять горячитесь! Ну, хорошо… переменю, переменю! Только вот что хочу спросить
у вас, мой добрый
друг: очень вы ее уважаете?
— Вот что,
друг мой, уж один тот глупый вечер, помните,
у Наташи, доконал меня окончательно.
—
Друг мой, — начал он, видимо наслаждаясь собою, — я сделал вам сейчас одно признание, может быть даже и неуместное, о том, что
у меня иногда является непреодолимое желание показать кому-нибудь в известном случае язык.
Нет, мой
друг: если вы истинный человеколюбец, то пожелайте всем умным людям такого же вкуса, как
у меня, даже и с грязнотцой, иначе ведь умному человеку скоро нечего будет делать на свете и останутся одни только дураки.
Иногда я замечал в ней озабоченный вид; она начинала расспрашивать и выпытывать от меня, почему я печалюсь, что
у меня на уме; но странно, когда доходило до Наташи, она тотчас же умолкала или начинала заговаривать о
другом.
Я еще не успел выбежать на улицу, не успел сообразить, что и как теперь делать, как вдруг увидел, что
у наших ворот останавливаются дрожки и с дрожек сходит Александра Семеновна, ведя за руку Нелли. Она крепко держала ее, точно боялась, чтоб она не убежала
другой раз. Я так и бросился к ним.
— Да, злее меня, потому что вы не хотите простить свою дочь; вы хотите забыть ее совсем и берете к себе
другое дитя, а разве можно забыть свое родное дитя? Разве вы будете любить меня? Ведь как только вы на меня взглянете, так и вспомните, что я вам чужая и что
у вас была своя дочь, которую вы сами забыли, потому что вы жестокий человек. А я не хочу жить
у жестоких людей, не хочу, не хочу!.. — Нелли всхлипнула и мельком взглянула на меня.
Оставив
у них записку, в которой извещал их о новой беде, и прося, если к ним придет Нелли, немедленно дать мне знать, я пошел к доктору; того тоже не было дома, служанка объявила мне, что, кроме давешнего посещения,
другого не было.
Знаешь, Ваня, я тебе признаюсь в одном: помнишь,
у нас была ссора, три месяца назад, когда он был
у той, как ее,
у этой Минны… я узнала, выследила, и веришь ли: мне ужасно было больно, а в то же время как будто и приятно… не знаю, почему… одна уж мысль, что он тоже, как большойкакой-нибудь, вместе с
другими большимипо красавицам разъезжает, тоже к Минне поехал!
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и
у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего
друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
Сама же в лавочку на
другой день не ходила; сказала, что
у меня голова болит; а когда пошла на третий день, то никого не встретила и ужасно боялась, так что бегом бежала.
Тут он увидал, что
у меня башмаки худые, и спросил: разве
у меня нет
других.
Мало-помалу он залиберальничалсяи переходит к невинно-скептическому убеждению, что в литературе нашей, да и вообще ни в какой и никогда, не может быть ни
у кого честности и скромности, а есть только одно «взаимное битье
друг друга по мордасам» — особенно при начале подписки.
Решили, что я останусь ночевать. Старик обделал дело. Доктор и Маслобоев простились и ушли.
У Ихменевых ложились спать рано, в одиннадцать часов. Уходя, Маслобоев был в задумчивости и хотел мне что-то сказать, но отложил до
другого раза. Когда же я, простясь с стариками, поднялся в свою светелку, то, к удивлению моему, увидел его опять. Он сидел в ожидании меня за столиком и перелистывал какую-то книгу.
Начал я вникать и догадываться и мало-помалу стал нападать на следы; одно
у него самого выпытал,
другое — кой от кого из посторонних, насчет третьего своим умом дошел.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и
у того и
у другого.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на
другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что
у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Анна Андреевна.
У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры
другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть
у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке
у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на
другую квартиру.