Неточные совпадения
Они читали, курили и только изредка, в полчаса раз, сообщали
друг другу, отрывочно и вполголоса, какую-нибудь новость из Франкфурта да еще какой-нибудь виц или шарфзин [остроту (нем.).] знаменитого немецкого остроумца Сафира; после чего
с удвоенною национальною гордостью вновь погружались в чтение.
Старик
с минуту глядел на него, как пораженный, как будто не понимая, что Азорка уже умер; потом тихо склонился к бывшему слуге и
другу и прижал свое бледное лицо к его мертвой морде.
Вообще Николай Сергеич
с трудом узнавал своего прежнего «
друга»:князь Петр Александрович чрезвычайно изменился.
И как теперь вижу: говорит она мне, а в глазах ее видна и
другая забота, та же самая забота, от которой затуманился и ее старик и
с которой он сидел теперь над простывающей чашкой и думал свою думу.
А что он увлекся, так ведь стоит только мне неделю
с ним не видаться, он и забудет меня и полюбит
другую, а потом как увидит меня, то и опять у ног моих будет.
Я вот теперь защищаю его перед тобой; а он, может быть, в эту же минуту
с другою и смеется про себя… а я, я, низкая, бросила все и хожу по улицам, ищу его…
— Не вините и меня. Как давно хотел я вас обнять как родного брата; как много она мне про вас говорила! Мы
с вами до сих пор едва познакомились и как-то не сошлись. Будем
друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но
с такой прекрасной улыбкой, что я не мог не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
Через минуту я выбежал за ней в погоню, ужасно досадуя, что дал ей уйти! Она так тихо вышла, что я не слыхал, как отворила она
другую дверь на лестницу.
С лестницы она еще не успела сойти, думал я, и остановился в сенях прислушаться. Но все было тихо, и не слышно было ничьих шагов. Только хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять все стало тихо.
Он как-то не по-обыкновенному мне обрадовался, как человек, нашедший наконец
друга,
с которым он может разделить свои мысли, схватил меня за руку, крепко сжал ее и, не спросив, куда я иду, потащил меня за собою.
Так вот как, батюшка, мы, видно, тоже не хуже
других с этой черты.
Так бывает иногда
с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды
другому, невиноватому и преимущественно всегда самому ближнему к себе человеку.
— Ничего не знаю,
друг мой, даю тебе честное слово;
с тобой я был всегда откровенен. Впрочем, я вот что еще думаю: может быть, он вовсе не влюблен в падчерицу графини так сильно, как мы думаем. Так, увлечение…
Дело в том, что княгиня, за все ее заграничные штуки, пожалуй, еще ее и не примет, а княгиня не примет, так и
другие, пожалуй, не примут; так вот и удобный случай — сватовство мое
с Катей.
Мы
с ней дали
друг другу слово быть как брат
с сестрой.
— Иной раз ты,
другой она. Но ты всегда лучше оставалась. Когда же я говорю
с ней, я всегда чувствую, что сам лучше становлюсь, умнее, благороднее как-то. Но завтра, завтра все решится!
Алеша без характера, легкомыслен, чрезвычайно нерассудителен, в двадцать два года еще совершенно ребенок и разве только
с одним достоинством,
с добрым сердцем, — качество даже опасное при
других недостатках.
Меня влекло сюда, в такой час, не одно это… я пришел сюда… (и он почтительно и
с некоторою торжественностью приподнялся
с своего места) я пришел сюда для того, чтоб стать вашим
другом!
— А как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но… иду! И все-таки я не могу уйти, чтоб не пожать вашу руку, — продолжал он, вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться
с вами, и даже раз мы были представлены
друг другу. Не могу выйти отсюда, не выразив, как бы мне приятно было возобновить
с вами знакомство.
— Да, он наш искренний
друг, и мы должны быть все вместе! — отвечала
с глубоким чувством Наташа. Бедненькая! Она так и засияла от радости, когда увидела, что князь не забыл подойти ко мне. Как она любила меня!
Другой, пожилой, — Архипов, тоже что-то вроде купца или управляющего, шлялся и по откупам; бестия, шельма и теперешний товарищ Сизобрюхова, Иуда и Фальстаф, все вместе, двукратный банкрот и отвратительно чувственная тварь,
с разными вычурами.
Я даже знаю какая и предугадываю, что Митрошка, а не кто
другой, известил меня, что Архипов
с Сизобрюховым будут здесь и шныряют по этим местам за каким-то скверным делом.
— Нет, видишь, Ваня, — продолжала она, держа одну свою ручку на моем плече,
другою сжимая мне руку, а глазками заискивая в моих глазах, — мне показалось, что он был как-то мало проникнут… он показался мне таким уж mari [мужем (франц.)], — знаешь, как будто десять лет женат, но все еще любезный
с женой человек.
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на
другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем, заметив, что я пристально слежу за ней и в нее вглядываюсь, она вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и
с такою силою, что как будто обожгла меня взглядом. «У нее опять горе, — подумал я, — только она говорить мне не хочет».
— Елена,
друг мой, что
с тобой? — спросил я, садясь подле нее и охватив ее рукою.
— Пусть погубит, пусть мучает, —
с жаром подхватила Елена, — не я первая;
другие и лучше меня, да мучаются. Это мне нищая на улице говорила. Я бедная и хочу быть бедная. Всю жизнь буду бедная; так мне мать велела, когда умирала. Я работать буду… Я не хочу это платье носить…
Елена, держа в руке веник и придерживая
другой рукой свое нарядное платьице, которое она еще и не снимала
с того самого вечера, мела пол.
—
Друг мой, Наташа! Что
с тобой? Что случилось? — вскричал я в испуге.
Попреки, унижения, подруга мальчишки, который уж и теперь тяготится ее любовью, а как женится — тотчас же начнет ее не уважать, обижать, унижать; в то же время сила страсти
с ее стороны, по мере охлаждения
с другой; ревность, муки, ад, развод, может быть, само преступление… нет, Ваня!
— Нет, не
с ним. Мамаша ушла
с другим от дедушки, а тот ее и оставил…
— Вы были у меня во вторник, поздно вечером; на
другое утро он заезжал ко мне на полчаса, и
с тех пор я его не видала ни разу.
— Позвольте, Наталья Николаевна, — продолжал он
с достоинством, — соглашаюсь, что я виноват, но только в том, что уехал на
другой день после нашего знакомства, так что вы, при некоторой мнительности, которую я замечаю в вашем характере, уже успели изменить обо мне ваше мнение, тем более что тому способствовали обстоятельства. Не уезжал бы я — вы бы меня узнали лучше, да и Алеша не ветреничал бы под моим надзором. Сегодня же вы услышите, что я наговорю ему.
Такие поступки,
с одной стороны, и — слова, слова и слова —
с другой… неужели я не прав!
«Я встала и не хотела
с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он
с вами большой
друг и вас маленьким мальчиком знал.
— Ну и ступай, — отвечала Наташа, улыбаясь, — и вот что,
друг мой, я сама хотела бы очень познакомиться
с Катей. Как бы это устроить?
— А что! Ведь и вправду дело: выпьем-ка, Ваня, золотую и серебряную, а потом,
с освеженной душой и к
другим напиткам приступим.
Ну,
с этой купчихой он не совсем вежливо обошелся, и хоть не в ней теперь дело, но замечу,
друг Ваня, что он всю жизнь наиболее по таким делам любил промышлять.
— Тем более если
с этим связаны
другие обстоятельства.
Простите мое любопытство, но это так связано
с другими обстоятельствами…
К моему оскорблению присоединилось и
другое: грубая, великосветская манера,
с которою он, не отвечая на мой вопрос и как будто не заметив его, перебил его
другим, вероятно, давая мне заметить, что я слишком увлекся и зафамильярничал, осмелившись предлагать ему такие вопросы.
Я искал глазами Катерину Федоровну; она была в
другой комнате
с Алешей, но, услышав о нашем приезде, тотчас же вышла к нам.
Пожав мне руку, Катя
с какою-то поспешностью отошла от меня и села в
другом конце комнаты, вместе
с Алешей.
— Много у меня проектов, — отвечала она серьезно, — а между тем я все путаюсь. Потому-то и ждала вас
с таким нетерпением, чтоб вы мне все это разрешили. Вы все это гораздо лучше меня знаете. Ведь вы для меня теперь как будто какой-то бог. Слушайте, я сначала так рассуждала: если они любят
друг друга, то надобно, чтоб они были счастливы, и потому я должна собой пожертвовать и им помогать. Ведь так!
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем, что уж и несносно становится. Я, конечно,
с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как
другие живут. Ведь так?
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не знаю почему. Да, да, мой
друг, да! Я именно об этой особе и хотел говорить. Надо же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь, что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я
с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце… Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны же были догадаться…
Я вас понимаю
с полуслова, mon ami [
друг мой (франц.)], но вы и не подозреваете, как близко мы коснемся к делу, если заговорим теперь об вас и если, разумеется, вы меня не прервете.
— О нет, мой
друг, нет, я в эту минуту просто-запросто деловой человек и хочу вашего счастья. Одним словом, я хочу уладить все дело. Но оставим на время все дело,а вы меня дослушайте до конца, постарайтесь не горячиться, хоть две какие-нибудь минутки. Ну, как вы думаете, что если б вам жениться? Видите, я ведь теперь совершенно говорю о постороннем;что ж вы на меня
с таким удивлением смотрите?
— Да высказывать-то нечего. Мне именно хотелось знать, что бы вы сказали, если б вам кто-нибудь из
друзей ваших, желающий вам основательного, истинного счастья, не эфемерного какого-нибудь, предложил девушку, молоденькую, хорошенькую, но… уже кое-что испытавшую; я говорю аллегорически, но вы меня понимаете, ну, вроде Натальи Николаевны, разумеется,
с приличным вознаграждением… (Заметьте, я говорю о постороннем, а не о нашемделе); ну, что бы вы сказали?
— Вот что, молодой мой
друг, — начал он, серьезно смотря на меня, — нам
с вами эдак продолжать нельзя, а потому лучше уговоримся. Я, видите ли, намерен был вам кое-что высказать, ну, а вы уж должны быть так любезны, чтобы согласиться выслушать, что бы я ни сказал. Я желаю говорить, как хочу и как мне нравится, да по-настоящему так и надо. Ну, так как же, молодой мой
друг, будете вы терпеливы?
Ведь вы от меня, в самой сущности дела, ничего
другого и не ожидали, как бы я ни говорил
с вами:
с раздушенною ли вежливостью, или как теперь; следовательно, смысл все-таки был бы тот же, как и теперь.
Да, mon cher [мой дорогой (франц.)], да, побольше bonhomie [добродушия (франц.)] и
с вашей стороны, и мы сладимся, сговоримся совершенно и, наконец, поймем
друг друга окончательно.