Неточные совпадения
—
Да, я имею велики талент,
чтоб сделать всяки превосходны шушель, — снова подтвердил гер Кригер, — и я вам даром сделайт из ваша собачка шушель, — прибавил он в припадке великодушного самоотвержения.
—
Да благословит же тебя бог, как я благословляю тебя, дитя мое милое, бесценное дитя! — сказал отец. —
Да пошлет и тебе навсегда мир души и оградит тебя от всякого горя. Помолись богу, друг мой,
чтоб грешная молитва моя дошла до него.
— До романов ли, до меня ли теперь, Наташа!
Да и что мои дела! Ничего; так себе,
да и бог с ними! А вот что, Наташа: это он сам потребовал,
чтоб ты шла к нему?
Да к тому же отец и сам его хочет поскорей с плеч долой сбыть,
чтоб самому жениться, а потому непременно и во что бы то ни стало положил расторгнуть нашу связь.
— Обещал, все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь,
чтоб завтра же обвенчаться потихоньку, за городом;
да ведь он не знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я,
чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем же его несчастным делать?
— Он у ней, — проговорила она чуть слышно. — Он надеялся, что я не приду сюда,
чтоб поехать к ней, а потом сказать, что он прав, что он заранее уведомлял, а я сама не пришла. Я ему надоела, вот он и отстает… Ох, боже! Сумасшедшая я!
Да ведь он мне сам в последний раз сказал, что я ему надоела… Чего ж я жду!
— Твой дедушка?
да ведь он уже умер! — сказал я вдруг, совершенно не приготовившись отвечать на ее вопрос, и тотчас раскаялся. С минуту стояла она в прежнем положении и вдруг вся задрожала, но так сильно, как будто в ней приготовлялся какой-нибудь опасный нервический припадок. Я схватился было поддержать ее,
чтоб она не упала. Через несколько минут ей стало лучше, и я ясно видел, что она употребляет над собой неестественные усилия, скрывая передо мною свое волнение.
Я давно тебя собирался об этом попросить…
чтоб ты уговорил ее согласиться, а мне как-то неловко очень-то просить самому… ну,
да что о пустяках толковать!
Просила я живописца,
чтоб крылышки ей подрисовал,
да не согласился живописец.
Так вот, батюшка, я, после ужасов-то наших тогдашних, медальончик из шкатулки и вынула,
да на грудь себе и повесила на шнурке, так и носила возле креста, а сама-то боюсь,
чтоб мой не увидал.
Мне в утешение, что ль, на мои слезы глядя, аль
чтоб родную дочь даже совсем из воспоминания изгнать
да к другому детищу привязаться?
—
Да ты писала… вчера написала,
чтоб пришел,
да еще назначила час,
чтоб не раньше, не позже; это как-то не по-обыкновенному.
— Без условий! Это невозможно; и не упрекай меня, Ваня, напрасно. Я об этом дни и ночи думала и думаю. После того как я их покинула, может быть, не было дня,
чтоб я об этом не думала.
Да и сколько раз мы с тобой же об этом говорили! Ведь ты знаешь сам, что это невозможно!
— Как вы искренни, как вы честны! — сказал князь, улыбаясь словам ее. — Вы даже не хотите схитрить,
чтоб сказать простую вежливость. Но ваша искренность дороже всех этих поддельных вежливостей.
Да! Я сознаю, что я долго, долго еще должен заслуживать любовь вашу!
— Пошел! Пошел! Хочешь,
чтоб шею наградили, — лениво пробасил дворник, как бы для одной только проформы. — Двоим любо, третий не суйся. Поклон,
да и вон!
— Ах, как бы я желала,
чтоб он поскорее воротился! — сказала она. — Целый вечер хотел просидеть у меня, и тогда… Должно быть, важные дела, коль все бросил
да уехал. Не знаешь ли, какие, Ваня? Не слыхал ли чего-нибудь?
— Потому что он не стоит,
чтоб его дочь любила, — отвечала она с жаром. — Пусть она уйдет от него навсегда и лучше пусть милостыню просит, а он пусть видит, что дочь просит милостыню,
да мучается.
— Нет, отец, нет, — вскричал Алеша, — если я не восстал на тебя, то верю, что ты не мог оскорбить,
да и не могу я поверить,
чтоб можно было так оскорблять!
— Знаешь что? Ему ужасно хочется уйти от меня, — шепнула мне наскоро Наташа, когда он вышел на минуту что-то сказать Мавре, —
да и боится. А я сама боюсь ему сказать,
чтоб он уходил, потому что он тогда, пожалуй, нарочно не уйдет, а пуще всего боюсь, что он соскучится и за это совсем охладеет ко мне! Как сделать?
— Ах, Алеша, так что же! — сказала она. — Неужели ж ты вправду хочешь оставить это знакомство,
чтоб меня успокоить. Ведь это по-детски. Во-первых, это невозможно, а во-вторых, ты просто будешь неблагороден перед Катей. Вы друзья; разве можно так грубо разрывать связи. Наконец, ты меня просто обижаешь, коли думаешь, что я так тебя ревную. Поезжай, немедленно поезжай, я прошу тебя!
Да и отец твой успокоится.
— Ну
да; что ж тут удивительного? Иван Петрович знает. Она все требует,
чтоб я с ней был. Она хоть и не требует этого, но видно, что ей этого хочется.
—
Да, сержусь! — вскричал я, уже не сдерживая себя, — я не хочу,
чтоб вы говорили теперь о Наталье Николаевне… то есть говорили в таком тоне. Я… я не позволю вам этого!
Ах, так ей нехорошо лежать, надо поправить подушку,
чтоб ниже лежала голова,
да знаете ли… не лучше ли кожаную подушку?
—
Да, и я на все решилась, Ваня, — прибавила она с таким видом, который ясно и как-то нетерпеливо предупреждал меня,
чтоб я и не продолжал этого разговора.
—
Да, я хочу,
чтоб он был счастлив…
Я никогда, ни прежде, ни после, не видал ее в таком состоянии,
да и не думал,
чтоб она могла быть когда-нибудь так взволнована. Николай Сергеич выпрямился в креслах, приподнялся и прерывающимся голосом спросил...
Неловко его запугивал, то есть нарочно неловко; грубостей ему нарочно наделал, грозить ему было начал, — ну, все для того,
чтоб он меня за простофилю принял и как-нибудь
да проговорился.