В одно мгновение опрокинутые поляки рассыпались по полю, и Кирша, с сотнею удалых наездников,
гоня перед собой бегущего неприятеля, очутился подле того места, где, плавая в крови своей и окруженный трупами врагов, лежал без чувств Юрий Милославский.
А вьюга между тем становилась все сильнее да сильнее; снежные вихри и ледяной ветер преследовали младенца, и забивались ему под худенькую его рубашонку, и обдавали его посиневшие ножки, и повергали его в сугробы… но он все бежал, все бежал… вьюга все усиливалась да усиливалась, вой ветра становился слышнее и слышнее; то взрывал он снежные хребты и яростно крутил их в замутившемся небе, то
гнал перед собою необозримую тучу снега и, казалось, силился затопить в нем поля, леса и все Кузьминское со всеми его жителями, амбарами, угодьями и господскими хоромами…
На краю синих небес чернелись леса, а с противоположной стороны находили мутные снежные облака, как будто
гоня перед собою стаю перелетных птиц, без крика, одна за другою, пробиравшихся по небу.
Остановился, вынул сигару, тщательно и долго обрезывал маленькими ножницами конец её, закурил и,
гоня перед собою синюю струйку дыма, пошёл вперёд по аллее. Николай поглядел в спину ему и вдруг начал прощаться.
Неточные совпадения
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он
гнал двух спутанных лошадей
перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
Кончилась обедня, вышел Максим Иванович, и все деточки, все-то рядком стали
перед ним на коленки — научила она их
перед тем, и ручки
перед собой ладошками как один сложили, а сама за ними, с пятым ребенком на руках, земно при всех людях ему поклонилась: «Батюшка, Максим Иванович, помилуй сирот, не отымай последнего куска, не
выгоняй из родного гнезда!» И все, кто тут ни был, все прослезились — так уж хорошо она их научила.
— Нет, ни за что не пойду, — сказал я, цепляясь за его сюртук. — Все ненавидят меня, я это знаю, но, ради бога, ты выслушай меня, защити меня или
выгони из дома. Я не могу с ним жить, он всячески старается унизить меня, велит становиться на колени
перед собой, хочет высечь меня. Я не могу этого, я не маленький, я не перенесу этого, я умру, убью
себя. Он сказал бабушке, что я негодный; она теперь больна, она умрет от меня, я… с… ним… ради бога, высеки… за… что… му…чат.
Я долго смотрел на безмолвного Германа, — и представьте
себе, о чем размышлял я? Маня, вся только что разыгравшаяся сцена, все это улетело из моей головы, а я с непостижимейшим спокойствием вспомнил о том коренастом, малорослом германском дикаре, который в венском музее стоит
перед долговязым римлянином, и мне становилось понятно, как этот коренастый дикарь мог побить и
выгнать рослого, в шлем и латы закованного потомка Германика и Агриппины.
Марфа Андревна, идучи с своим фонарем, изо всех углов зал, гостиных и наугольных поднимала тучи людей и
гнала их
перед собою неспешно.