Неточные совпадения
Никогда он не взял в руки ни одной газеты, не произнес ни одного слова, ни одного звука; а
только сидел, смотря перед собою во
все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом, что можно было побиться об заклад, что он ничего не видит из
всего окружающего и ничего не слышит.
Я сказал уже, что старик, как
только усаживался на своем стуле, тотчас же упирался куда-нибудь своим взглядом и уже не сводил его на другой предмет во
весь вечер.
Он ожидал чего-то непостижимо высокого, такого, чего бы он, пожалуй, и сам не мог понять, но
только непременно высокого; а вместо того вдруг такие будни и
все такое известное — вот точь-в-точь как то самое, что обыкновенно кругом совершается.
— А эта
все надо мной подсмеивается! — вскричал старик, с восторгом смотря на Наташу, у которой разгорелись щечки, а глазки весело сияли, как звездочки. — Я, детки, кажется, и вправду далеко зашел, в Альнаскары записался; и всегда-то я был такой… а
только знаешь, Ваня, смотрю я на тебя: какой-то ты у нас совсем простой…
Но я знал еще… нет! я тогда еще
только предчувствовал, знал, да не верил, что кроме этой истории есть и у них теперь что-то, что должно беспокоить их больше
всего на свете, и с мучительной тоской к ним приглядывался.
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после, не видал я ее такою, как в этот роковой день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это девочка, которая, еще
только год тому назад, не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и шутила в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и
вся загоревшись румянцем, сказала мне: да.
Она
только горько улыбнулась в ответ. И к чему я это спросил? Ведь я мог понять, что
все уже было решено невозвратно. Но я тоже был вне себя.
— Но послушай, послушай
только, — начал я опять умолять ее, хватаясь за соломинку, —
все это еще можно поправить, еще можно обделать другим образом, совершенно другим каким-нибудь образом!
— Полно, Ваня, оставь, — прервала она, крепко сжав мою руку и улыбнувшись сквозь слезы. — Добрый, добрый Ваня! Добрый, честный ты человек! И ни слова-то о себе! Я же тебя оставила первая, а ты
все простил,
только об моем счастье и думаешь. Письма нам переносить хочешь…
Да
только до какого-нибудь нового впечатления: тут уж он опять
все забудет.
— Ах, Наташа, да, может быть, это
все неправда,
только слухи одни. Ну, где ему, такому еще мальчику, жениться!
Этот стон с такою болью вырвался из ее сердца, что
вся душа моя заныла в тоске. Я понял, что Наташа потеряла уже всякую власть над собой.
Только слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее до такого сумасбродного решения. Но во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из сердца. Я не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
— Наташа, — сказал я, — одного
только я не понимаю: как ты можешь любить его после того, что сама про него сейчас говорила? Не уважаешь его, не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и
всех для него губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на
всю жизнь, да и ты его тоже. Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком! Не понимаю я такой любви.
А все-таки я рада быть его рабой, добровольной рабой; переносить от него
все,
все,
только бы он был со мной,
только б я глядела на него!
Да, я не любил его, и, каюсь, я никогда не мог его полюбить, —
только один я, может быть, из
всех его знавших.
— Не вините меня! — повторил он, — уверяю вас, что теперь
все эти несчастья, хоть они и очень сильны, —
только на одну минуту.
Страх охватил и меня; я видел, что она теперь
только вполне почувствовала
весь ужас своего поступка.
Все это привидение чрезвычайно ярко и отчетливо нарисовалось внезапно в моем воображении, а вместе с тем вдруг установилась во мне самая полная, самая неотразимая уверенность, что
все это непременно, неминуемо случится, что это уж и случилось, но
только я не вижу, потому что стою задом к двери, и что именно в это самое мгновение, может быть, уже отворяется дверь.
Через минуту я выбежал за ней в погоню, ужасно досадуя, что дал ей уйти! Она так тихо вышла, что я не слыхал, как отворила она другую дверь на лестницу. С лестницы она еще не успела сойти, думал я, и остановился в сенях прислушаться. Но
все было тихо, и не слышно было ничьих шагов.
Только хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять
все стало тихо.
— Ты ведь говорил, Ваня, что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так вот они
все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои!
Только и умеют, что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
Точно так же он уходил к себевсегда при моих посещениях, бывало
только что успеет со мною поздороваться, чтоб дать мне время сообщить Анне Андреевне
все последние новости о Наташе.
Ведь
только блажит, знаю, что блажит, а
все страшно.
— А ты не верь! — перебила старушка. — Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная,
только бы юбка болталась. А что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его,
все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость
всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
— Батюшка… я ничего не хочу! Так, сдуру сказала; прости, коли в чем досадила, да
только не кричи, — проговорила она,
все больше и больше дрожа от страха.
— Батюшка, Николай Сергеич, не проклинай…
все, что хочешь,
только дочь не проклинай! — вскричала Анна Андреевна.
— Как это хорошо! Какие это мучительные стихи, Ваня, и какая фантастическая, раздающаяся картина. Канва одна, и
только намечен узор, — вышивай что хочешь. Два ощущения: прежнее и последнее. Этот самовар, этот ситцевый занавес, — так это
все родное… Это как в мещанских домиках в уездном нашем городке; я и дом этот как будто вижу: новый, из бревен, еще досками не обшитый… А потом другая картина...
— Ты думаешь, Ваня? Боже, если б я это знала наверное! О, как бы я желала его видеть в эту минуту,
только взглянуть на него. Я бы по лицу его
все узнала! И нет его! Нет его!
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б
только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым;
все против меня,
все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи, что я у невесты, — и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
Он
все читал,
все знает; вы на него
только один раз посмотрите, а уж он
все ваши мысли, как свои, знает.
— А господь его знает, совсем и не разберешь, как он решил; а я вовсе не болтун, я дело говорю: он даже и не решал, а
только на
все мои рассуждения улыбался, но такой улыбкой, как будто ему жалко меня.
И
все это я сделал, один я, через свою собственную хитрость, так что отец
только руки расставил!..
Или во мне магнетизм какой-нибудь сидит, или потому, что я сам очень люблю
всех животных, уж не знаю,
только любят собаки, да и
только!
Не буду ничего говорить, не буду хвалить ее, скажу
только одно: она яркое исключение из
всего круга.
Катя
только слушается ее беспрекословно и как будто уговорилась с ней в этом; четыре дня тому назад, после
всех моих наблюдений, я решился исполнить мое намерение и сегодня вечером исполнил его.
— Мой приход к вам в такой час и без доклада — странен и вне принятых правил; но я надеюсь, вы поверите, что, по крайней мере, я в состоянии сознать
всю эксцентричность моего поступка. Я знаю тоже, с кем имею дело; знаю, что вы проницательны и великодушны. Подарите мне
только десять минут, и я надеюсь, вы сами меня поймете и оправдаете.
Вы, может быть,
только сейчас узнали обо
всем от него же.
Да, много помешала мне эта мнительность в моей жизни, и
весь раздор мой с семейством вашим, может быть,
только последствия моего жалкого характера!..
— А идет, так идет.
Только вот что, два слова прежде
всего: лицо у тебя нехорошее, точно сейчас тебе чем надосадили, правда?
Маслобоев как-то, видимо, старался не смотреть на них. Но
только что мы вошли в первую комнату, через которую, по
всей длине ее, тянулся довольно опрятный прилавок,
весь уставленный закусками, подовыми пирогами, расстегаями и графинами с настойками разных цветов, как Маслобоев быстро отвел меня в угол и сказал...
Бывают они часто с большими способностями; но
все это в них как-то перепутывается, да сверх того они в состоянии сознательно идти против своей совести из слабости на известных пунктах, и не
только всегда погибают, но и сами заранее знают, что идут к погибели.
Как
только старушка услышала о посещении старшего князя и о торжественном его предложении, как тотчас же соскочила с нее
вся напускная хандра.
Я представил ей, что Николай Сергеич не
только, может быть, не одобрит ее поступка, но еще мы этим повредим
всему делу.
Насилу-то она одумалась, но продержала меня еще полчаса лишних и
все время говорила
только сама.
Смеялся, вертелся, но как будто это
все ко мне
только так,
только уж отчасти относится, а не так, как прежде…
— Как гости, — возразил Маслобоев. — Она меня знает; да и Митрошку знает. Правда,
все на запоре, да
только не для нас.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык. На
все вопросы его не отвечала ни слова, но
все время
только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но
только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
Ну, да это-то, положим, ничего, а главная беда в том, что тебя
все эти посторонние хлопоты
только отвлекают от работы.
— Не пренебрегай этим, Ваня, голубчик, не пренебрегай! Сегодня никуда не ходи. Анне Андреевне так и скажу, в каком ты положении. Не надо ли доктора? Завтра навещу тебя; по крайней мере
всеми силами постараюсь, если
только сам буду ноги таскать. А теперь лег бы ты… Ну, прощай. Прощай, девочка; отворотилась! Слушай, друг мой! Вот еще пять рублей; это девочке. Ты, впрочем, ей не говори, что я дал, а так, просто истрать на нее, ну там башмачонки какие-нибудь, белье… мало ль что понадобится! Прощай, друг мой…
Только слабость и тягость во
всех членах свидетельствовали о недавней болезни.
— Я просыпался и видел
все. Ты заснула
только перед рассветом.