Наружности он был богатырской: высокий и стройный, с румяными щеками, с белыми, как слоновая кость, зубами, с длинным темно-русым усом,
с голосом громким, звонким и с откровенным, раскатистым смехом, говорил отрывисто и скороговоркою.
Неточные совпадения
— Фома-то? писаный красавец! — отвечал Бахчеев
с каким-то необыкновенным дрожанием злости в
голосе.
В ту же минуту добрая тетушка, Прасковья Ильинична, не вытерпела, бросила разливать чай и кинулась было ко мне лобызать меня; но я еще не успел ей сказать двух слов, как тотчас же раздался визгливый
голос девицы Перепелицыной, пропищавшей, что «видно, Прасковья Ильинична забыли-с маменьку-с (генеральшу), что маменька-с требовали чаю-с, а вы и не наливаете-с, а они ждут-с», и Прасковья Ильинична, оставив меня, со всех ног бросилась к своим обязанностям.
— Да, сердце! сердце! — раздался внезапно звонкий
голос Татьяны Ивановны, которая все время не сводила
с меня своих глаз и отчего-то не могла спокойно усидеть на месте: вероятно, слово «сердце», сказанное шепотом, долетело до ее слуха.
— Плясал-с, — отвечал Гаврила плачевным
голосом.
— Я расстаюсь
с Фомой, — произнес дядя решительным
голосом.
— Это я знаю, — отвечал Фома слабым
голосом, но
с невыразимым достоинством.
Я вышел почти вслед за ним освежиться. Месяц еще не всходил; ночь была темная, воздух теплый и удушливый. Листья на деревьях не шевелились. Несмотря на страшную усталость, я хотел было походить, рассеяться, собраться
с мыслями, но не прошел и десяти шагов, как вдруг услышал
голос дяди. Он
с кем-то всходил на крыльцо флигеля и говорил
с чрезвычайным одушевлением. Я тотчас же воротился и окликнул его. Дядя был
с Видоплясовым.
— Послушай, Григорий! ведь мне, братец, некогда, помилуй! — начал дядя каким-то просительным
голосом, как будто боялся даже и Видоплясова. — Ну, рассуди, ну, где мне жалобами твоими теперь заниматься! Ты говоришь, что тебя опять они чем-то обидели? Ну, хорошо: вот тебе честное слово даю, что завтра все разберу, а теперь ступай
с богом… Постой! что Фома Фомич?
— Да наша-то, блаженная-то! улепетнула! еще до свету улепетнула! Я к вам, батюшка, на минутку, только вас разбудить, да вот и возись
с тобой два часа! Вставайте, батюшка, вас и дядюшка ждет. Дождались праздника! — прибавил он
с каким-то злорадным раздражением в
голосе.
— Скажите, правда ли, что Татьяна Ивановна уехала
с Обноскиным? — торопливо спросила она прерывавшимся
голосом, бледная и испуганная.
Испуг, растерянность и вместе
с тем как будто надежда выражались в его взглядах,
голосе и движениях. Он сознавал, что в судьбе его совершился капитальный переворот.
Дядя, бросив строгий взгляд на господина Бахчеева и как будто совсем не замечая Обноскина, бросившегося к нему
с рукопожатиями, подошел к Татьяне Ивановне, все еще закрывавшейся ручками, и самым мягким
голосом,
с самым непритворным участием сказал ей...
— Егор Ильич! маменька об вас беспокоются-с, — раздался снизу неприятный
голос девицы Перепелицыной, которая, вероятно, успела подслушать в открытое окно весь наш разговор. — Вас по всему дому ищут-с и не могут найти-с.
В другом углу хныкал Гаврила и
с благоговением смотрел на Фому Фомича, а Фалалей рыдал во весь
голос, подходил ко всем и тоже целовал у всех руки.
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
Только в Северном Жуке, в шуточном фельетоне о певце Драбанти, спавшем
с голоса, было кстати сказано несколько презрительных слов о книге Кознышева, показывавших, что книга эта уже давно осуждена всеми и предана на всеобщее посмеяние.
Потом вдруг как-то сорвался
с голоса, замолчал, поглядел на всех и тихонько, виновато ушел, склонив голову. Люди усмехались, сконфуженно переглядываясь, бабушка отодвинулась глубоко на печь, в тень, и тяжко вздыхала там.
Неточные совпадения
Голос Осипа. А, это ковер? давай его сюда, клади вот так! Теперь давай-ка
с этой стороны сена.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина.
Голос его всегда почти ровен, в разговоре
с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Голос Осипа. Вот
с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (Бьет рукою по ковру.)Теперь садитесь, ваше благородие!
Под берегом раскинуты // Шатры; старухи, лошади //
С порожними телегами // Да дети видны тут. // А дальше, где кончается // Отава подкошенная, // Народу тьма! Там белые // Рубахи баб, да пестрые // Рубахи мужиков, // Да
голоса, да звяканье // Проворных кос. «Бог на́ помочь!» // — Спасибо, молодцы!
— А счастье наше — в хлебушке: // Я дома в Белоруссии //
С мякиною,
с кострикою // Ячменный хлеб жевал; // Бывало, вопишь
голосом, // Как роженица корчишься, // Как схватит животы. // А ныне, милость Божия! — // Досыта у Губонина // Дают ржаного хлебушка, // Жую — не нажуюсь! —