Неточные совпадения
Он
пришел мало-помалу
к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается
не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность.
Он пошел
к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему
пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я
к Разумихину сам
пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я
пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня… что
к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и
не могу теперь зайти…»
— Ну, слушай: я
к тебе
пришел, потому что, кроме тебя, никого
не знаю, кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне
не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Он
пришел к себе уже
к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть. Где и как шел обратно, ничего он этого
не помнил. Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся…
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь
не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что
к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а
пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
— Фатеру по ночам
не нанимают; а
к тому же вы должны с дворником
прийти.
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем больном
не властен, лечи поди!
Не знаешь, он
к тем пойдет, али те сюда
придут?
— Что бишь я еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, — да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка,
не подумайте, что я
не хотел
к вам сегодня первый
прийти и ждал вас первых.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо
к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше
не приходил. Я Марфе Петровне тогда
не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего брата
не желаю и
не могу изъяснить всего, с чем
пришел, тем
не менее я теперь же намерен обратиться
к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился
к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что
не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
— Я
к вам в последний раз
пришел, — угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только в первый, — я, может быть, вас
не увижу больше…
«И многие из иудеев
пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь,
не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог».
«Мария же,
пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала
к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь,
не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали:
не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот
не умер?»
— Никто ничего
не поймет из них, если ты будешь говорить им, — продолжал он, — а я понял. Ты мне нужна, потому я
к тебе и
пришел.
— Знаю и скажу… Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я
не прощения
приду просить
к тебе, а просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки
не давай. Завтра!
Вероятно, вы сами, мадемуазель,
не откажетесь подтвердить и заявить, что призывал я вас через Андрея Семеновича единственно для того только, чтобы переговорить с вами о сиротском и беспомощном положении вашей родственницы, Катерины Ивановны (
к которой я
не мог
прийти на поминки), и о том, как бы полезно было устроить в ее пользу что-нибудь вроде подписки, лотереи или подобного.
И вдруг странное, неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти
к Соне прошло по его сердцу. Как бы удивясь и испугавшись сам этого ощущения, он вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его исчезла, как призрак. Это было
не то; он принял одно чувство за другое. Это только значило, что та минута
пришла.
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. —
Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что
не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я
к тебе и
пришел теперь! Принимай гостя! Если б я
не вошь был, то
пришел ли бы я
к тебе? Слушай: когда я тогда
к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
—
Не сердись, брат, я только на одну минуту, — сказала Дуня. Выражение лица ее было задумчивое, но
не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел, что и эта с любовью
пришла к нему.
Собралась
к тебе; Авдотья Романовна стала удерживать; слушать ничего
не хочет: «Если он, говорит, болен, если у него ум мешается, кто же ему поможет, как
не мать?»
Пришли мы сюда все, потому
не бросать же нам ее одну.
— Э, полноте, что мне теперь приемы! Другое бы дело, если бы тут находились свидетели, а то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я
не с тем
к вам
пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет — в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
— Потому что, как я уж и объявил давеча, считаю себя обязанным вам объяснением.
Не хочу, чтобы вы меня за изверга почитали, тем паче что искренно
к вам расположен, верьте
не верьте. Вследствие чего, в-третьих, и
пришел к вам с открытым и прямым предложением — учинить явку с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, — потому с плеч долой. Ну что, откровенно или нет с моей стороны?
На всякий случай есть у меня и еще
к вам просьбица, — прибавил он, понизив голос, — щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем,
не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, — ну так, на всякий случай, —
пришла бы вам охота в эти сорок — пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом — ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то — оставьте краткую, но обстоятельную записочку.
Он спешил
к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека — он и сам
не знал. Но в этом человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже
не мог успокоиться, а теперь
к тому же и
пришло время.
Если Софья Семеновна
не воротится через десять минут, то я
пришлю ее
к вам самое, если хотите, сегодня же; ну вот и мой нумер.
Дуня из этого свидания по крайней мере вынесла одно утешение, что брат будет
не один:
к ней, Соне,
к первой
пришел он со своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и пойдет за ним, куда пошлет судьба.