Неточные совпадения
Но
останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела, все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, — нет уж, лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто
не видал.
— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем,
не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и,
не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается,
останавливается, опять дергает, чуть
не падает.
У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он
не надеялся, а потому и
остановился на топоре окончательно.
Клочки и отрывки каких-то мыслей так и кишели в его голове; но он ни одной
не мог схватить, ни на одной
не мог
остановиться, несмотря даже на усилия…
— Нет, лучше и
не думая, и с плеч долой!» Но вдруг он
остановился как вкопанный...
Он
остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и
не могу теперь зайти…»
Это был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем, что
остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивал взглядами: «Куда ж это я попал?» Недоверчиво и даже с аффектацией [С аффектацией — с неестественным, подчеркнутым выражением чувств (от фр. affecter — делать что-либо искусственным).] некоторого испуга, чуть ли даже
не оскорбления, озирал он тесную и низкую «морскую каюту» Раскольникова.
Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь
не было. Узнав место, он
остановился, огляделся и обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он
остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь
не был и мимо
не проходил.
Соня
остановилась в сенях у самого порога, но
не переходила за порог и глядела как потерянная,
не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
— Родя, что ты! Ты, верно… ты
не хочешь сказать, — начала было в испуге Пульхерия Александровна, но
остановилась, смотря на Дуню.
Видите, барыни, —
остановился он вдруг, уже поднимаясь на лестницу в нумера, — хоть они у меня там все пьяные, но зато все честные, и хоть мы и врем, потому ведь и я тоже вру, да довремся же, наконец, и до правды, потому что на благородной дороге стоим, а Петр Петрович…
не на благородной дороге стоит.
–…
Не верю!
Не могу верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно поджидали их. Разумихин поминутно
останавливался дорогою в жару разговора, смущенный и взволнованный уже тем одним, что они в первый раз заговорили об этом ясно.
— Мне кажется, особенно тревожиться нечего, ни вам, ни Авдотье Романовне, конечно, если сами
не пожелаете входить в какие бы то ни было с ним отношения. Что до меня касается, я слежу и теперь разыскиваю, где он
остановился…
— Потом он сказал, что он сам
не богат и все имение достается его детям, которые теперь у тетки. Потом, что
остановился где-то недалеко от меня, а где? —
не знаю,
не спросил…
Она было
остановилась, быстро подняла было на негоглаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно,
не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.
— Да-да-да!
Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам
останавливаясь на месте и глядя на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
— Славная вещь, славная вещь… — повторял Порфирий Петрович, как будто задумавшись вдруг о чем-то совсем другом, — да! славная вещь! — чуть
не вскрикнул он под конец, вдруг вскинув глаза на Раскольникова и
останавливаясь в двух шагах от него. Это многократное глупенькое повторение, что казенная квартира славная вещь, слишком, по пошлости своей, противоречило с серьезным, мыслящим и загадочным взглядом, который он устремил теперь на своего гостя.
Он
остановился у него по приезде в Петербург
не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина.
Через минуту на пороге показался и Лебезятников; в комнату он
не вошел, но
остановился тоже с каким-то особенным любопытством, почти с удивлением; прислушивался, но, казалось, долго чего-то понять
не мог.
В раздумье
остановился он перед дверью с странным вопросом: «Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?» Вопрос был странный, потому что он вдруг, в то же время, почувствовал, что
не только нельзя
не сказать, но даже и отдалить эту минуту, хотя на время, невозможно.
Он
не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва
остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
Я даже вот уверен, что вы «страданье надумаетесь принять»; мне-то на слово теперь
не верите, а сами на том
остановитесь.
— Ну, а мерзость всей этой обстановки на вас уже
не действует? Уже потеряли силу
остановиться?
Он повстречался с нею при входе на мост, но прошел мимо,
не рассмотрев ее. Дунечка еще никогда
не встречала его таким на улице и была поражена до испуга. Она
остановилась и
не знала: окликнуть его или нет? Вдруг она заметила поспешно подходящего со стороны Сенной Свидригайлова.
Но тот, казалось, приближался таинственно и осторожно. Он
не взошел на мост, а
остановился в стороне, на тротуаре, стараясь всеми силами, чтоб Раскольников
не увидал его. Дуню он уже давно заметил и стал делать ей знаки. Ей показалось, что знаками своими он упрашивал ее
не окликать брата и оставить его в покое, а звал ее к себе.
Дунечка
остановилась было на пороге,
не понимая, для чего ее приглашают смотреть, но Свидригайлов поспешил с разъяснением...
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как огонь, большими черными глазами, смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он
не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из глаз ее в ту минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он
остановился и тихо засмеялся...
«Хорошее, должно быть, место, — подумал Свидригайлов, — как это я
не знал. Я тоже, вероятно, имею вид возвращающегося откуда-нибудь из кафешантана, но уже имевшего дорогой историю. А любопытно, однако ж, кто здесь
останавливается и ночует?»
«Да так ли, так ли все это? — опять-таки подумал он, сходя с лестницы, — неужели нельзя еще
остановиться и опять все переправить… и
не ходить?»
«Чем, чем, — думал он, — моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе
не так… странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы
останавливаетесь на полдороге!
Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и
не могли согласиться;
остановилось земледелие.
Там была свобода и жили другие люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время
остановилось, точно
не прошли еще века Авраама и стад его.