Неточные совпадения
Нет, Дунечка, все вижу и
знаю, о чем ты со мной много — то говорить собираешься;
знаю и то, о чем ты всю ночь продумала, ходя по комнате, и о чем молилась перед Казанскою божией
матерью, которая у мамаши в спальне стоит.
И не могли же вы не
знать, что
мать под свой пенсион на дорогу вперед занимает?
Раскольников не проронил ни одного слова и зараз все
узнал: Лизавета была младшая, сводная (от разных
матерей) сестра старухи, и было ей уже тридцать пять лет.
— Хоть вы и
мать, а если останетесь, то доведете его до бешенства, и тогда черт
знает что будет!
—
Матери у меня нет, ну, а дядя каждый год сюда приезжает и почти каждый раз меня не
узнает, даже снаружи, а человек умный; ну, а в три года вашей разлуки много воды ушло.
Ему тотчас же представилось, что
мать и сестра
знают уже вскользь, по письму Лужина, о некоторой девице «отъявленного» поведения.
Надо мной смейся, но ко мне
мать приехала, — повернулся он вдруг к Порфирию, — и если б она
узнала, — отвернулся он опять поскорей к Разумихину, стараясь особенно, чтобы задрожал голос, — что эти часы пропали, то, клянусь, она была бы в отчаянии!
Про приезд
матери не
знал!..
Я
узнавал, где живут эти
матери и в какой обстановке.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он
знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил
мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Она слышала от самой Амалии Ивановны, что
мать даже обиделась приглашением и предложила вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке, одним словом, была обидой смертельною, и Соня
знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.
Видишь: ты ведь
знаешь, что у
матери моей почти ничего нет.
— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала Соня. — Разве это теперь возможно? Ну как ты с
матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил
мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все
знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!
Я тотчас мое место наметил, подсел к
матери и начинаю о том, что я тоже приезжий, что какие всё тут невежи, что они не умеют отличать истинных достоинств и питать достодолжного уважения; дал
знать, что у меня денег много; пригласил довезти в своей карете; довез домой, познакомился (в какой-то каморке от жильцов стоят, только что приехали).
— Я не веровал, а сейчас вместе с
матерью, обнявшись, плакали; я не верую, а ее просил за себя молиться. Это бог
знает, как делается, Дунечка, и я ничего в этом не понимаю.
Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей приходила мысль, что
мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и боится расспрашивать, чтобы не
узнать чего-нибудь еще ужаснее.
Узнав в подробности о болезненном настроении
матери, он стал очень мрачен.
Пульхерия Александровна
узнала даже адрес
матери двух спасенных от пожара малюток и хотела непременно отправиться к ней.
Раскольников долго не
знал о смерти
матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась еще с самого начала водворения его в Сибири.
Неточные совпадения
В минуты унынья, о Родина-мать! // Я мыслью вперед улетаю, // Еще суждено тебе много страдать, // Но ты не погибнешь, я
знаю.
Хвалилась
мать — // Сынка спасла… //
Знать, солона // Слеза была!..
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С любовью к бедной
матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо
знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
Митрофан (тихо
матери). А я почем
знаю.
Стародум. Ты
знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей
матерью и с тобою.