Неточные совпадения
И тогда я сам к
тебе пойду на пропятие, ибо не веселья жажду, а скорби и слез!..
Думаешь ли
ты, продавец, что этот полуштоф твой мне в сласть
пошел?
— А по-моему, коль
ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости!
Пойдем еще партию!
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у
тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом
ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что
тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно
шел? Да ведь
ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых
ты тоже еще не видал… Это как же?»
— Ну, уж
ты, востроногий! — пробормотала Настасья и
пошла исполнять повеление.
Рассердился да и
пошел, была не была, на другой день в адресный стол, и представь себе: в две минуты
тебя мне там разыскали.
Погодя немного минут, баба в коровник
пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались: «Так вот
ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
— А журнал, это есть, братец
ты мой, такие картинки, крашеные, и
идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай
ты мне все, да и мало!
— А
тебе хочется знать?..
Пойдем в контору, там скажу.
— Ничего;
пойдем;
ты будешь свидетелем…
— Родя, — сказала она, вставая, — мы, разумеется, вместе обедаем. Дунечка,
пойдем… А
ты бы, Родя,
пошел погулял немного, а потом отдохнул, полежал, а там и приходи скорее… А то мы
тебя утомили, боюсь я…
— А он очень, очень, очень, очень будет рад с
тобой познакомиться! Я много говорил ему о
тебе, в разное время… И вчера говорил.
Идем!.. Так
ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как
ты заболел, мне часто и много приходилось об
тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что
ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я
тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то
шли… так я, брат, боюсь, чтоб
ты не преувеличил, видишь…
— Просто роза весенняя! И как это к
тебе идет, если б
ты знал; Ромео десяти вершков росту! Да как
ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а? Когда это бывало? Да ей-богу же,
ты напомадился! Нагнись-ка!
— Воля твоя, я
пойду за
тобой!
— Я хотел сказать…
идя сюда… я хотел сказать вам, маменька… и
тебе, Дуня, что нам лучше бы на некоторое время разойтись.
«И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что
идет Иисус,
пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы
ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего
ты попросишь у бога, даст
тебе бог».
«Иисус говорит ей: не сказал ли я
тебе, что если будешь веровать, увидишь
славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю
тебя, что
ты услышал меня. Я и знал, что
ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что
ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь!
иди вон. И вышел умерший...
— У меня теперь одна
ты, — прибавил он. —
Пойдем вместе… Я пришел к
тебе. Мы вместе прокляты, вместе и
пойдем!
— Потом поймешь. Разве
ты не то же сделала?
Ты тоже переступила… смогла переступить.
Ты на себя руки наложила,
ты загубила жизнь… свою (это все равно!)
Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной… Но
ты выдержать не можешь и, если останешься одна, сойдешь с ума, как и я.
Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе
идти, по одной дороге!
Пойдем!
— А,
идут! — вскричал Раскольников, —
ты за ними
послал!..
Ты их ждал!
Ты рассчитал… Ну, подавай сюда всех: депутатов, свидетелей, чего хочешь… давай! Я готов! готов!..
— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула Соня, — за
тобой пойду, всюду
пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я
тебя прежде не знала! Зачем
ты прежде не приходил? О господи!
— Теперь-то! О, что теперь делать!.. Вместе, вместе! — повторяла она как бы в забытьи и вновь обнимала его, — в каторгу с
тобой вместе
пойду! — Его как бы вдруг передернуло, прежняя, ненавистная и почти надменная улыбка выдавилась на губах его.
И неужели
ты думаешь, что я как дурак
пошел, очертя голову?
— Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так
идут убивать, как я тогда
шел! Я
тебе когда-нибудь расскажу, как я
шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, — вскричал он вдруг в судорожной тоске, — оставь меня!
Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую
ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять
тебе жизни
пошлет.
— Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот
тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! — упрашивала она. — Вместе ведь страдать
пойдем, вместе и крест понесем!..
— Да, да, лучше, лучше, — подхватила она с увлечением, — как
пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на
тебя, помолимся и
пойдем.
—
Ты всегда был очень рассудительный человек и никогда, никогда
ты не был сумасшедшим, — заметил он вдруг с жаром. — Это так: я запью! Прощай! — И он двинулся
идти.
—
Слава богу! А как мы боялись именно этого, я и Софья Семеновна! Стало быть,
ты в жизнь еще веруешь:
слава богу,
слава богу!
— Низкий человек, а на страданье готов
идти! Ведь
ты идешь же?
— Ну да! — сказал, усмехаясь, Раскольников, — я за твоими крестами, Соня. Сама же
ты меня на перекресток
посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?
Да ведь
ты и сама хотела, чтоб я
пошел, ну вот и буду сидеть в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж
ты плачешь?
— Что
ты!
Ты куда? Оставайся, оставайся! Я один, — вскричал он в малодушной досаде и, почти озлобившись,
пошел к дверям. — И к чему тут целая свита! — бормотал он, выходя.