Неточные совпадения
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая,
то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный
же отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед
тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть
часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять и за бред, если бы он и без
того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на дочь: «Взрасти и возьми за себя».
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я в восхищении. В другое время мы бы тотчас
же пустились в философские размышления на эту
тему, на целый
час, но вдруг меня как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об этом.
Так как видеть Крафта в настоящих обстоятельствах для меня было капитально важно,
то я и попросил Ефима тотчас
же свести меня к нему на квартиру, которая, оказалось, была в двух шагах, где-то в переулке. Но Зверев объявил, что
час тому уж его встретил и что он прошел к Дергачеву.
Я опять направлялся на Петербургскую. Так как мне в двенадцатом
часу непременно надо было быть обратно на Фонтанке у Васина (которого чаще всего можно было застать дома в двенадцать
часов),
то и спешил я не останавливаясь, несмотря на чрезвычайный позыв выпить где-нибудь кофею. К
тому же и Ефима Зверева надо было захватить дома непременно; я шел опять к нему и впрямь чуть-чуть было не опоздал; он допивал свой кофей и готовился выходить.
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я почти ровно в двенадцать
часов, но его не застал дома. Занятия свои он имел на Васильевском, домой
же являлся в строго определенные
часы, между прочим почти всегда в двенадцатом. Так как, кроме
того, был какой-то праздник,
то я и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря на
то что являлся к нему в первый раз.
Отправилась Олечка, в
тот же день побежала, что ж — возвратилась через два
часа, истерика с ней, бьется.
— Знаю, мой друг. А ты… ты когда
же был давеча у Анны Андреевны, в котором именно
часу то есть? Это мне надо для одного факта.
Я
же не помнил, что он входил. Не знаю почему, но вдруг ужасно испугавшись, что я «спал», я встал и начал ходить по комнате, чтоб опять не «заснуть». Наконец, сильно начала болеть голова. Ровно в десять
часов вошел князь, и я удивился
тому, что я ждал его; я о нем совсем забыл, совсем.
И вдруг такая находка: тут уж пойдут не бабьи нашептывания на ухо, не слезные жалобы, не наговоры и сплетни, а тут письмо, манускрипт,
то есть математическое доказательство коварства намерений его дочки и всех
тех, которые его от нее отнимают, и что, стало быть, надо спасаться, хотя бы бегством, все к ней
же, все к
той же Анне Андреевне, и обвенчаться с нею хоть в двадцать четыре
часа; не
то как раз конфискуют в сумасшедший дом.
Она объявила мне, что теперь она от Анны Андреевны и что
та зовет меня и непременно ждет меня сей
же час, а
то «поздно будет». Это опять загадочное словцо вывело меня уже из себя...
Князь проснулся примерно через
час по ее уходе. Я услышал через стену его стон и тотчас побежал к нему; застал
же его сидящим на кровати, в халате, но до
того испуганного уединением, светом одинокой лампы и чужой комнатой, что, когда я вошел, он вздрогнул, привскочил и закричал. Я бросился к нему, и когда он разглядел, что это я,
то со слезами радости начал меня обнимать.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им
тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Неточные совпадения
Дело в
том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в
часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности
же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но этим дело не ограничилось. Не прошло
часа, как на
той же площади появилась юродивая Анисьюшка. Она несла в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и
том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Можно просидеть несколько
часов, поджав ноги в одном и
том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами,
то сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться в
то место, куда бы он хотел вытянуть их.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два
часа, Анна провела в сомнениях о
том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной,
то, значит, он еще любит. Если
же нет,
то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»