Неточные совпадения
Я выдумал это уже в шестом классе гимназии, и хоть вскорости несомненно убедился, что глуп, но все-таки не сейчас перестал глупить. Помню, что
один из учителей — впрочем, он
один и был — нашел, что я «полон мстительной и гражданской идеи». Вообще же приняли эту выходку с какою-то обидною для меня задумчивостью. Наконец,
один из товарищей, очень едкий малый и с которым я всего
только в год раз разговаривал, с серьезным видом, но несколько смотря в сторону, сказал мне...
Конечно, тут вовсе не
одно только бесстыжее любопытство с моей стороны.
Я это понимаю, и подлец тот, который объяснит это лишь
одним только крепостным правом и «приниженностью»!
Я их видел; в них мало чего-нибудь личного; напротив, по возможности
одни только торжественные извещения о самых общих событиях и о самых общих чувствах, если так можно выразиться о чувствах: извещения прежде всего о своем здоровье, потом спросы о здоровье, затем пожелания, торжественные поклоны и благословения — и все.
Версилов, отец мой, которого я видел всего
только раз в моей жизни, на миг, когда мне было всего десять лет (и который в
один этот миг успел поразить меня), Версилов, в ответ на мое письмо, не ему, впрочем, посланное, сам вызвал меня в Петербург собственноручным письмом, обещая частное место.
У него была, сверх того,
одна странность, с самого молоду, не знаю
только, смешная или нет: выдавать замуж бедных девиц.
К тому же это шелк, она его треплет по камню три версты, из
одной только моды, а муж пятьсот рублей в сенате в год получает: вот где взятки-то сидят!
— Я плюну и отойду. Разумеется, почувствует, а виду не покажет, прет величественно, не повернув головы. А побранился я совершенно серьезно всего
один раз с какими-то двумя, обе с хвостами, на бульваре, — разумеется, не скверными словами, а
только вслух заметил, что хвост оскорбителен.
— Так объявляю же вам, что все это — ложь, сплетение гнусных козней и клевета врагов, то есть
одного врага,
одного главнейшего и бесчеловечного, потому что у него
один только враг и есть — это ваша дочь!
Вошли две дамы, обе девицы,
одна — падчерица
одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего
только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит).
— Слушайте, — пробормотал я совершенно неудержимо, но дружески и ужасно любя его, — слушайте: когда Джемс Ротшильд, покойник, парижский, вот что тысячу семьсот миллионов франков оставил (он кивнул головой), еще в молодости, когда случайно узнал, за несколько часов раньше всех, об убийстве герцога Беррийского, то тотчас поскорее дал знать кому следует и
одной только этой штукой, в
один миг, нажил несколько миллионов, — вот как люди делают!
Сам он не стоит описания, и, собственно, в дружеских отношениях я с ним не был; но в Петербурге его отыскал; он мог (по разным обстоятельствам, о которых говорить тоже не стоит) тотчас же сообщить мне адрес
одного Крафта, чрезвычайно нужного мне человека,
только что тот вернется из Вильно.
Из остальных я припоминаю всего
только два лица из всей этой молодежи:
одного высокого смуглого человека, с черными бакенами, много говорившего, лет двадцати семи, какого-то учителя или вроде того, и еще молодого парня моих лет, в русской поддевке, — лицо со складкой, молчаливое, из прислушивающихся.
— Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы ослабить стремление к общечеловеческому делу? — кричал учитель (он
один только кричал, все остальные говорили тихо). — Пусть Россия осуждена на второстепенность; но можно работать и не для
одной России. И, кроме того, как же Крафт может быть патриотом, если он уже перестал в Россию верить?
Да черт мне в них, и до будущего, когда я
один только раз на свете живу!
По возможности полные сведения имели
только два-три лица; более всех знал покойный Андроников, имея уже давно деловые сношения с Ахмаковыми и особенно с Катериной Николавной по
одному случаю.
Она же, овдовев, осталась, по милости игрока мужа, без всяких средств и на
одного только отца и рассчитывала: она вполне надеялась получить от него новое приданое, столь же богатое, как и первое!
Но, требуя честности от других, буду честен и сам: я должен сознаться, что зашитый в кармане документ возбуждал во мне не
одно только страстное желание лететь на помощь Версилову.
Уж
одно слово, что он фатер, — я не об немцах
одних говорю, — что у него семейство, он живет как и все, расходы как и у всех, обязанности как и у всех, — тут Ротшильдом не сделаешься, а станешь
только умеренным человеком. Я же слишком ясно понимаю, что, став Ротшильдом или даже
только пожелав им стать, но не по-фатерски, а серьезно, — я уже тем самым разом выхожу из общества.
И не половину бы отдал, потому что тогда вышла бы
одна пошлость: я стал бы
только вдвое беднее и больше ничего; но именно все, все до копейки, потому что, став нищим, я вдруг стал бы вдвое богаче Ротшильда!
Наконец все кончилось совсем неожиданно: мы пристали раз, уже совсем в темноте, к
одной быстро и робко проходившей по бульвару девушке, очень молоденькой, может быть
только лет шестнадцати или еще меньше, очень чисто и скромно одетой, может быть живущей трудом своим и возвращавшейся домой с занятий, к старушке матери, бедной вдове с детьми; впрочем, нечего впадать в чувствительность.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно
только в
одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в окно…
— Память! Еще бы! Я
только это
одно всю жизнь и помнил.
А назавтра поутру, еще с восьми часов, вы изволили отправиться в Серпухов: вы тогда
только что продали ваше тульское имение, для расплаты с кредиторами, но все-таки у вас оставался в руках аппетитный куш, вот почему вы и в Москву тогда пожаловали, в которую не могли до того времени заглянуть, боясь кредиторов; и вот
один только этот серпуховский грубиян,
один из всех кредиторов, не соглашался взять половину долга вместо всего.
Когда я ложился в постель и закрывался одеялом, я тотчас начинал мечтать об вас, Андрей Петрович,
только об вас
одном; совершенно не знаю, почему это так делалось.
Все буду идти; ночевать буду где-нибудь под кустами, а есть буду
один только хлеб, а хлеба на два рубля мне очень надолго хватит».
— Именно это и есть; ты преудачно определил в
одном слове: «хоть и искренно чувствуешь, но все-таки представляешься»; ну, вот так точно и было со мной: я хоть и представлялся, но рыдал совершенно искренно. Не спорю, что Макар Иванович мог бы принять это плечо за усиление насмешки, если бы был остроумнее; но его честность помешала тогда его прозорливости. Не знаю
только, жалел он меня тогда или нет; помнится, мне того тогда очень хотелось.
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и
только теперь догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если
одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему же и другому не очутиться? А после Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
— Нет-с, я ничего не принимал у Ахмаковой. Там, в форштадте, был доктор Гранц, обремененный семейством, по полталера ему платили, такое там у них положение на докторов, и никто-то его вдобавок не знал, так вот он тут был вместо меня… Я же его и посоветовал, для мрака неизвестности. Вы следите? А я
только практический совет
один дал, по вопросу Версилова-с, Андрея Петровича, по вопросу секретнейшему-с, глаз на глаз. Но Андрей Петрович двух зайцев предпочел.
Впрочем, не описывать же всех этих ничтожностей; я
только хочу сказать, что, устав ужасно, я поел чего-то в
одной кухмистерской, уже почти когда смерклось.
В конце Обуховского проспекта, у Триумфальных ворот, я знал, есть постоялые дворы, где можно достать даже особую комнатку за тридцать копеек; на
одну ночь я решился пожертвовать,
только чтоб не ночевать у Версилова.
— Обольщала, Татьяна Павловна, пробовала, в восторг даже ее привела, да хитра уж и она очень… Нет, тут целый характер, и особый, московский… И представьте, посоветовала мне обратиться к
одному здешнему, Крафту, бывшему помощнику у Андроникова, авось, дескать, он что знает. О Крафте этом я уже имею понятие и даже мельком помню его; но как сказала она мне про этого Крафта, тут
только я и уверилась, что ей не просто неизвестно, а что она лжет и все знает.
Она быстро выбежала, но с порога повернулась на
одно мгновение, чтоб
только крикнуть...
Когда внесли чай, я объяснил ему, что попрошу его гостеприимства всего
только на
одну ночь и что если нельзя, то пусть скажет, и я перееду на постоялый двор.
Влюбленная девушка была в восторге и в предложении Версилова «видела не
одно только его самопожертвование», которое тоже, впрочем, ценила.
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в
одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я
только знаю наверно
одно: что еще надолго эта мысль останется
одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
Одно только слово, — прокричал я, уже схватив чемодан, — если я сейчас к вам опять «кинулся на шею», то единственно потому, что, когда я вошел, вы с таким искренним удовольствием сообщили мне этот факт и «обрадовались», что я успел вас застать, и это после давешнего «дебюта»; этим искренним удовольствием вы разом перевернули мое «юное сердце» опять в вашу сторону.
Мысль об
одной вчерашней встрече моей соблазняла меня задать ему кой-какие вопросы, но
только я не знал, как приступить.
— Нет, не нахожу смешным, — повторил он ужасно серьезно, — не можете же вы не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды, потому что… не знаю… кажется, не достигшему совершенных лет нельзя драться, а от него еще нельзя принять вызов… по правилам… Но, если хотите, тут
одно только может быть серьезное возражение: если вы делаете вызов без ведома обиженного, за обиду которого вы вызываете, то тем самым выражаете как бы некоторое собственное неуважение ваше к нему, не правда ли?
И все бы это было хорошо, но
одно только было нехорошо:
одна тяжелая идея билась во мне с самой ночи и не выходила из ума.
— Ну, вот, вот, — обрадовался хозяин, ничего не заметивший и ужасно боявшийся, как и всегда эти рассказчики, что его станут сбивать вопросами, —
только как раз подходит
один мещанин, и еще молодой, ну, знаете, русский человек, бородка клином, в долгополом кафтане, и чуть ли не хмельной немножко… впрочем, нет, не хмельной-с.
Только у нас в другом роде рассказы; что у нас об
одной Америке рассказывают, так это — страсть, и государственные даже люди!
— Да неужели все это так материально; неужели
только от
одних финансов кончится нынешний мир?
— Пойдемте, — сказал князь, и оба они вышли в другую комнату. Оставшись
один, я окончательно решился отдать ему назад его триста рублей, как
только уйдет Стебельков. Мне эти деньги были до крайности нужны, но я решился.
— Он мне сказал; не беспокойтесь, так, мимо речи, к слову вышло, к
одному только слову, не нарочно. Он мне сказал. А можно было у него не брать. Так или не так?
— Не гордитесь,
одну только еще минутку! Слушайте: он деньги получит и всех обеспечит, — веско сказал Стебельков, — всех, всех, вы следите?
Одно только слово, Анна Андреевна, — начал я в волнении, — я не могу не высказать вам сегодня!
— Я вам сам дверь отворю, идите, но знайте: я принял
одно огромное решение; и если вы захотите дать свет моей душе, то воротитесь, сядьте и выслушайте
только два слова. Но если не хотите, то уйдите, и я вам сам дверь отворю!
Я даже мало теперь и бываю где-нибудь, и не от
одной только лени.
— Вы помните, мы иногда по целым часам говорили про
одни только цифры, считали и примеривали, заботились о том, сколько школ у нас, куда направляется просвещение.