Неточные совпадения
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая,
то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный же отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед
тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть
часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять и за бред, если бы он и без
того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на дочь: «Взрасти и возьми за себя».
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я в восхищении. В другое время мы бы тотчас же пустились в философские размышления на эту
тему, на целый
час, но вдруг меня как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об этом.
Еще вчера я вырезал из газеты адрес — объявление «судебного пристава при С.-Петербургском мировом съезде» и проч., и проч. о
том, что «девятнадцатого сего сентября, в двенадцать
часов утра, Казанской части, такого-то участка и т. д., и т. д., в доме № такой-то, будет продаваться движимое имущество г-жи Лебрехт» и что «опись, оценку и продаваемое имущество можно рассмотреть в день продажи» и т. д., и т. д.
— Слушайте, — пробормотал я совершенно неудержимо, но дружески и ужасно любя его, — слушайте: когда Джемс Ротшильд, покойник, парижский, вот что тысячу семьсот миллионов франков оставил (он кивнул головой), еще в молодости, когда случайно узнал, за несколько
часов раньше всех, об убийстве герцога Беррийского,
то тотчас поскорее дал знать кому следует и одной только этой штукой, в один миг, нажил несколько миллионов, — вот как люди делают!
Так как видеть Крафта в настоящих обстоятельствах для меня было капитально важно,
то я и попросил Ефима тотчас же свести меня к нему на квартиру, которая, оказалось, была в двух шагах, где-то в переулке. Но Зверев объявил, что
час тому уж его встретил и что он прошел к Дергачеву.
А назавтра поутру, еще с восьми
часов, вы изволили отправиться в Серпухов: вы тогда только что продали ваше тульское имение, для расплаты с кредиторами, но все-таки у вас оставался в руках аппетитный куш, вот почему вы и в Москву тогда пожаловали, в которую не могли до
того времени заглянуть, боясь кредиторов; и вот один только этот серпуховский грубиян, один из всех кредиторов, не соглашался взять половину долга вместо всего.
Лучше вот что: если вы решились ко мне зайти и у меня просидеть четверть
часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия матери) — и, сверх
того, с такой охотой со мной говорите, несмотря на
то что произошло внизу,
то расскажите уж мне лучше про моего отца — вот про этого Макара Иванова, странника.
Обыкновенно у нас поднимались около восьми
часов,
то есть я, мать и сестра; Версилов нежился до половины десятого.
Я опять направлялся на Петербургскую. Так как мне в двенадцатом
часу непременно надо было быть обратно на Фонтанке у Васина (которого чаще всего можно было застать дома в двенадцать
часов),
то и спешил я не останавливаясь, несмотря на чрезвычайный позыв выпить где-нибудь кофею. К
тому же и Ефима Зверева надо было захватить дома непременно; я шел опять к нему и впрямь чуть-чуть было не опоздал; он допивал свой кофей и готовился выходить.
Видал я таких, что из-за первого ведра холодной воды не только отступаются от поступков своих, но даже от идеи, и сами начинают смеяться над
тем, что, всего
час тому, считали священным; о, как у них это легко делается!
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я почти ровно в двенадцать
часов, но его не застал дома. Занятия свои он имел на Васильевском, домой же являлся в строго определенные
часы, между прочим почти всегда в двенадцатом. Так как, кроме
того, был какой-то праздник,
то я и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря на
то что являлся к нему в первый раз.
Я стал было убеждать, что это-то в данном случае и драгоценно, но бросил и стал приставать, чтоб он что-нибудь припомнил, и он припомнил несколько строк, примерно за
час до выстрела, о
том, «что его знобит»; «что он, чтобы согреться, думал было выпить рюмку, но мысль, что от этого, пожалуй, сильнее кровоизлияние, остановила его».
Отправилась Олечка, в
тот же день побежала, что ж — возвратилась через два
часа, истерика с ней, бьется.
И вот я должен сообщить вам — я именно и к князю приехал, чтоб ему сообщить об одном чрезвычайном обстоятельстве: три
часа назад,
то есть это ровно в
то время, когда они составляли с адвокатом этот акт, явился ко мне уполномоченный Андрея Петровича и передал мне от него вызов… формальный вызов из-за истории в Эмсе…
Завлекшись, даже забыл о времени, и когда очнулся,
то вдруг заметил, что князева минутка, бесспорно, продолжается уже целую четверть
часа.
— Да, просто, просто, но только один уговор: если когда-нибудь мы обвиним друг друга, если будем в чем недовольны, если сделаемся сами злы, дурны, если даже забудем все это, —
то не забудем никогда этого дня и вот этого самого
часа! Дадим слово такое себе. Дадим слово, что всегда припомним этот день, когда мы вот шли с тобой оба рука в руку, и так смеялись, и так нам весело было… Да? Ведь да?
— Милый ты мой, он меня целый
час перед тобой веселил. Этот камень… это все, что есть самого патриотически-непорядочного между подобными рассказами, но как его перебить? ведь ты видел, он тает от удовольствия. Да и, кроме
того, этот камень, кажется, и теперь стоит, если только не ошибаюсь, и вовсе не зарыт в яму…
Когда я вошел,
часов в одиннадцать утра,
то застал Версилова уже доканчивавшего какую-то длинную тираду; князь слушал, шагая по комнате, а Версилов сидел.
То, что пробило уже три
часа, меня беспокоило.
— Вы помните, мы иногда по целым
часам говорили про одни только цифры, считали и примеривали, заботились о
том, сколько школ у нас, куда направляется просвещение.
Но вот что только скажу: дай вам Бог всякого счастия, всякого, какое сами выберете… за
то, что вы сами дали мне теперь столько счастья, в один этот
час!
— Знаю, мой друг. А ты… ты когда же был давеча у Анны Андреевны, в котором именно
часу то есть? Это мне надо для одного факта.
В эти два
часа шла страшная бурда — ни
то ни се.
Кончилось
тем, что за все два
часа я не проиграл и не выиграл: из трехсот рублей проиграл рублей десять-пятнадцать.
Мне случается целые
часы проводить иногда, сидя молча, в игорных расчетах в уме и в мечтах о
том, как это все идет, как я ставлю и беру.
В десять
часов я намеревался отправиться к Стебелькову, и пешком. Матвея я отправил домой, только что
тот явился. Пока пил кофей, старался обдуматься. Почему-то я был доволен; вникнув мгновенно в себя, догадался, что доволен, главное,
тем, что «буду сегодня в доме князя Николая Ивановича». Но день этот в жизни моей был роковой и неожиданный и как раз начался сюрпризом.
Я же не помнил, что он входил. Не знаю почему, но вдруг ужасно испугавшись, что я «спал», я встал и начал ходить по комнате, чтоб опять не «заснуть». Наконец, сильно начала болеть голова. Ровно в десять
часов вошел князь, и я удивился
тому, что я ждал его; я о нем совсем забыл, совсем.
В десять
часов мы легли спать; я завернулся с головой в одеяло и из-под подушки вытянул синенький платочек: я для чего-то опять сходил,
час тому назад, за ним в ящик и, только что постлали наши постели, сунул его под подушку.
День был ясный, и я знал, что в четвертом
часу, когда солнце будет закатываться,
то косой красный луч его ударит прямо в угол моей стены и ярким пятном осветит это место.
Я знал это по прежним дням, и
то, что это непременно сбудется через
час, а главное
то, что я знал об этом вперед, как дважды два, разозлило меня до злобы.
Характер ее был похож на мой,
то есть самовластный и гордый, и я всегда думал, и тогда и теперь, что она полюбила князя из самовластия, именно за
то, что в нем не было характера и что он вполне, с первого слова и
часа, подчинился ей.
Высечь его, говорит,
тот же
час при мне».
Одел его Максим Иванович как барчонка, и учителя нанял, и с
того самого
часу за книгу засадил; и так дошло, что и с глаз его не спускает, все при себе.
И вдруг такая находка: тут уж пойдут не бабьи нашептывания на ухо, не слезные жалобы, не наговоры и сплетни, а тут письмо, манускрипт,
то есть математическое доказательство коварства намерений его дочки и всех
тех, которые его от нее отнимают, и что, стало быть, надо спасаться, хотя бы бегством, все к ней же, все к
той же Анне Андреевне, и обвенчаться с нею хоть в двадцать четыре
часа; не
то как раз конфискуют в сумасшедший дом.
Теперь сделаю резюме: ко дню и
часу моего выхода после болезни Ламберт стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи,
то есть самого документа.
Вот эссенция моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца моего, в
те полтора
часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
Не беспокойся: я разъясню фокус; но
то, что я сказал, вполне справедливо: вся жизнь в странствии и недоумениях, и вдруг — разрешение их такого-то числа, в пять
часов пополудни!
Мне дали тесную комнатку, и так как я всю ночь был в дороге,
то и заснул после обеда, в четыре
часа пополудни.
Она объявила мне, что теперь она от Анны Андреевны и что
та зовет меня и непременно ждет меня сей же
час, а
то «поздно будет». Это опять загадочное словцо вывело меня уже из себя...
Просидев
часа четыре с лишком в трактире, я вдруг выбежал, как в припадке, — разумеется, опять к Версилову и, разумеется, опять не застал дома: не приходил вовсе; нянька была скучна и вдруг попросила меня прислать Настасью Егоровну; о, до
того ли мне было!
Но так как и я ни за что не выдавал документа до последней минуты,
то он и решил в крайнем случае содействовать даже и Анне Андреевне, чтоб не лишиться всякой выгоды, а потому из всех сил лез к ней с своими услугами, до самого последнего
часу, и я знаю, что предлагал даже достать, если понадобится, и священника…
Было уже пять
часов пополудни; наш разговор продолжался, и вдруг я заметил в лице мамы как бы содрогание; она быстро выпрямилась и стала прислушиваться, тогда как говорившая в
то время Татьяна Павловна продолжала говорить, ничего не замечая.
— Он у себя дома, я вам сказала. В своем вчерашнем письме к Катерине Николаевне, которое я передала, он просил у ней, во всяком случае, свидания у себя на квартире, сегодня, ровно в семь
часов вечера.
Та дала обещание.
Был уже десятый
час; трещала затопленная печка, точь-в-точь как тогда, когда я, после
той ночи, очутился в первый раз у Ламберта.
Князь проснулся примерно через
час по ее уходе. Я услышал через стену его стон и тотчас побежал к нему; застал же его сидящим на кровати, в халате, но до
того испуганного уединением, светом одинокой лампы и чужой комнатой, что, когда я вошел, он вздрогнул, привскочил и закричал. Я бросился к нему, и когда он разглядел, что это я,
то со слезами радости начал меня обнимать.
— Да нельзя, нельзя, дурачок! То-то вот и есть! Ах, что делать! Ах, тошно мне! — заметалась она опять, захватив, однако, рукою плед. — Э-эх, кабы ты раньше четырьмя
часами пришел, а теперь — восьмой, и она еще давеча к Пелищевым обедать отправилась, а потом с ними в оперу.
Рано утром, еще, может быть, в восемь
часов, Татьяна Павловна прилетела в мою квартиру,
то есть к Петру Ипполитовичу, все еще надеясь застать там князя, и вдруг узнала о всех вчерашних ужасах, а главное, о
том, что я был арестован.
Комбинация состояла в
том, чтоб выманить нас обоих, Татьяну и меня, из квартиры во что бы ни стало, хоть на четверть только
часа, но до приезда Катерины Николаевны.