Неточные совпадения
Каждый-то раз, как я вступал куда-либо в школу или встречался
с лицами, которым, по возрасту моему, был обязан отчетом,
одним словом, каждый-то учителишка, гувернер, инспектор, поп — все, кто угодно, спрося мою фамилию и услыхав, что я Долгорукий, непременно находили для чего-то нужным прибавить...
Странно, мне, между прочим, понравилось в его письмеце (
одна маленькая страничка малого формата), что он ни
слова не упомянул об университете, не просил меня переменить решение, не укорял, что не хочу учиться, —
словом, не выставлял никаких родительских финтифлюшек в этом роде, как это бывает по обыкновению, а между тем это-то и было худо
с его стороны в том смысле, что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
— Я плюну и отойду. Разумеется, почувствует, а виду не покажет, прет величественно, не повернув головы. А побранился я совершенно серьезно всего
один раз
с какими-то двумя, обе
с хвостами, на бульваре, — разумеется, не скверными
словами, а только вслух заметил, что хвост оскорбителен.
Марья Ивановна, передавая все это мне в Москве, верила и тому и другому варианту, то есть всему вместе: она именно утверждала, что все это могло произойти совместно, что это вроде la haine dans l'amour, [Ненависти в любви (франц.).] оскорбленной любовной гордости
с обеих сторон и т. д., и т. д.,
одним словом, что-то вроде какой-то тончайшей романической путаницы, недостойной всякого серьезного и здравомыслящего человека и, вдобавок,
с подлостью.
Не говоря
с ней ни
слова, мы помещались, он по
одну сторону, а я по другую, и
с самым спокойным видом, как будто совсем не замечая ее, начинали между собой самый неблагопристойный разговор.
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли
с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется
с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»
Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается
один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни
одного поступка действительного?
— Упрекаю себя тоже в
одном смешном обстоятельстве, — продолжал Версилов, не торопясь и по-прежнему растягивая
слова, — кажется, я, по скверному моему обычаю, позволил себе тогда
с нею некоторого рода веселость, легкомысленный смешок этот —
одним словом, был недостаточно резок, сух и мрачен, три качества, которые, кажется, также в чрезвычайной цене у современного молодого поколения…
Одним словом, дал ей повод принять меня за странствующего селадона.
— Даже если тут и «пьедестал», то и тогда лучше, — продолжал я, — пьедестал хоть и пьедестал, но сам по себе он очень ценная вещь. Этот «пьедестал» ведь все тот же «идеал», и вряд ли лучше, что в иной теперешней душе его нет; хоть
с маленьким даже уродством, да пусть он есть! И наверно, вы сами думаете так, Васин, голубчик мой Васин, милый мой Васин!
Одним словом, я, конечно, зарапортовался, но вы ведь меня понимаете же. На то вы Васин; и, во всяком случае, я обнимаю вас и целую, Васин!
Одно только
слово, — прокричал я, уже схватив чемодан, — если я сейчас к вам опять «кинулся на шею», то единственно потому, что, когда я вошел, вы
с таким искренним удовольствием сообщили мне этот факт и «обрадовались», что я успел вас застать, и это после давешнего «дебюта»; этим искренним удовольствием вы разом перевернули мое «юное сердце» опять в вашу сторону.
— Cher enfant, друг ты мой милый, это до того возвышенно, это до того благородно, —
одним словом, даже на Кильяна (этого чиновника внизу) произвело потрясающее впечатление! Это неблагоразумно
с его стороны, но это блеск, это подвиг! Идеал ценить надо!
Поражала меня тоже его удивительная благовоспитанность, вежливость, непринужденность манер —
одним словом, весь этот лоск ихнего тона, который они принимают чуть не
с колыбели.
— Да, просто, просто, но только
один уговор: если когда-нибудь мы обвиним друг друга, если будем в чем недовольны, если сделаемся сами злы, дурны, если даже забудем все это, — то не забудем никогда этого дня и вот этого самого часа! Дадим
слово такое себе. Дадим
слово, что всегда припомним этот день, когда мы вот шли
с тобой оба рука в руку, и так смеялись, и так нам весело было… Да? Ведь да?
— Женевские идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние идеи или, лучше сказать, идея всей теперешней цивилизации.
Одним словом, это —
одна из тех длинных историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет лучше, если мы
с тобой поговорим о другом, а еще лучше, если помолчим о другом.
«Но что ж из того, — думал я, — ведь не для этого
одного она меня у себя принимает»;
одним словом, я даже был рад, что мог быть ей полезным и… и когда я сидел
с ней, мне всегда казалось про себя, что это сестра моя сидит подле меня, хоть, однако, про наше родство мы еще ни разу
с ней не говорили, ни
словом, ни даже намеком, как будто его и не было вовсе.
Я до сих пор не понимаю, что у него тогда была за мысль, но очевидно, он в ту минуту был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие
одного известия, как сообразил я после). Но это
слово «он тебе все лжет» было так неожиданно и так серьезно сказано и
с таким странным, вовсе не шутливым выражением, что я весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
Одним словом, меня поздравлять не
с чем, и тут никогда, никогда не может ничего случиться, — задыхался я и летел, и мне так хотелось лететь, мне так было это приятно, — знаете… ну уж пусть будет так однажды,
один маленький разочек!
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль. Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать
с извозчиком, но у меня даже не выговаривались
слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я вбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был
один. Бледный и злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня он посмотрел
с каким-то рассеянным недоумением.
— А вот вчера, когда мы утром кричали
с ним в кабинете перед приездом Нащокина. Он в первый раз и совершенно уже ясно осмелился заговорить со мной об Анне Андреевне. Я поднял руку, чтоб ударить его, но он вдруг встал и объявил мне, что я
с ним солидарен и чтоб я помнил, что я — его участник и такой же мошенник, как он, —
одним словом, хоть не эти
слова, но эта мысль.
— Узнаешь! — грозно вскричала она и выбежала из комнаты, — только я ее и видел. Я конечно бы погнался за ней, но меня остановила
одна мысль, и не мысль, а какое-то темное беспокойство: я предчувствовал, что «любовник из бумажки» было в криках ее главным
словом. Конечно, я бы ничего не угадал сам, но я быстро вышел, чтоб, поскорее кончив
с Стебельковым, направиться к князю Николаю Ивановичу. «Там — всему ключ!» — подумал я инстинктивно.
Одним словом, еще
с доисторических времен это известно.
Конечно, я и тогда твердо знал, что не пойду странствовать
с Макаром Ивановичем и что сам не знаю, в чем состояло это новое стремление, меня захватившее, но
одно слово я уже произнес, хотя и в бреду: «В них нет благообразия!» — «Конечно, думал я в исступлении,
с этой минуты я ищу „благообразия“, а у них его нет, и за то я оставлю их».
— А что же вы, мама, мне про нашего дорогого гостя ничего не сказали? — спросил я вдруг, сам почти не ожидая, что так скажу. Все беспокойство разом исчезло
с лица ее, и на нем вспыхнула как бы радость, но она мне ничего не ответила, кроме
одного только
слова...
Но я как бы сказал себе вдруг в ту минуту: «Если спрошу хоть
одно слово в объяснение, то опять ввяжусь в этот мир и никогда не порешу
с ним».
Теперь сделаю резюме: ко дню и часу моего выхода после болезни Ламберт стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять
с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и
с ним вдруг обвенчать ее —
одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи, то есть самого документа.
Он вышел ко мне в каком-то полувоенном домашнем костюме, но в чистейшем белье, в щеголеватом галстухе, вымытый и причесанный, вместе
с тем ужасно похудевший и пожелтевший. Эту желтизну я заметил даже в глазах его.
Одним словом, он так переменился на вид, что я остановился даже в недоумении.
Одним словом, он ужасно торопился к чему-то перейти. Он был весь чем-то проникнут,
с ног до головы, какою-то главнейшею идеей, которую желал формулировать и мне изложить. Он говорил ужасно много и скоро,
с напряжением и страданием разъясняя и жестикулируя, но в первые минуты я решительно ничего не понимал.
— Аркадий Макарович,
одно слово, еще
одно слово! — ухватил он меня вдруг за плечи совсем
с другим видом и жестом и усадил в кресло. — Вы слышали про этих, понимаете? — наклонился он ко мне.
Говорил он о чем-то лишь
с Ламбертом, да и то почти шепотом, да и то говорил почти
один Ламберт, а рябой лишь отделывался отрывочными, сердитыми и ультиматными
словами.
Одним словом, мы оба друг друга искали, и
с нами,
с каждым, случилось как бы нечто схожее. Мы пошли очень торопясь.
Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки
с письмами —
одним словом, все глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по целым неделям.
С ним бы я тотчас же все порешил — я это чувствовал; мы поняли бы
один другого
с двух
слов!
Одним словом, я не знаю, к кому я ее ревновал; но я чувствовал только и убедился в вчерашний вечер, как дважды два, что она для меня пропала, что эта женщина меня оттолкнет и осмеет за фальшь и за нелепость! Она — правдивая и честная, а я — я шпион и
с документами!
Порешив
с этим пунктом, я непременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько
слов в пользу Анны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну (как свидетельницу), привезти их ко мне, то есть к князю, там помирить враждующих женщин, воскресить князя и… и…
одним словом, по крайней мере тут, в этой кучке, сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались бы лишь
один Версилов и мама.