Неточные совпадения
— Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже
после смерти родителя, и все, то есть, все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло до того,
что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много
чего имел случай узнать.
— Да и я, брат, слышал, — подхватил генерал. — Тогда же,
после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на
что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил генерал задумчиво.
Однажды случилось,
что как-то в начале зимы, месяца четыре спустя
после одного из летних приездов Афанасия Ивановича в Отрадное, заезжавшего на этот раз всего только на две недели, пронесся слух, или, лучше сказать, дошел как-то слух до Настасьи Филипповны,
что Афанасий Иванович в Петербурге женится на красавице, на богатой, на знатной, — одним словом, делает солидную и блестящую партию.
Нет: тут хохотало пред ним и кололо его ядовитейшими сарказмами необыкновенное и неожиданное существо, прямо заявившее ему,
что никогда оно не имело к нему в своем сердце ничего, кроме глубочайшего презрения, презрения до тошноты, наступившего тотчас же
после первого удивления.
— А князь найдется, потому
что князь чрезвычайно умен и умнее тебя по крайней мере в десять раз, а может, и в двенадцать. Надеюсь, ты почувствуешь
после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла и в самом деле можно наконец мимо. Ну,
что вы, кроме осла за границей видели?
— Мне это вовсе не понравилось, и я
после того немного болен был, но признаюсь,
что смотрел как прикованный, глаз оторвать не мог.
Так за
что же
после этого меня презирает да игры эти затевает?
Таким образом, появление князя произошло даже кстати. Возвещение о нем произвело недоумение и несколько странных улыбок, особенно когда по удивленному виду Настасьи Филипповны узнали,
что она вовсе и не думала приглашать его. Но
после удивления Настасья Филипповна выказала вдруг столько удовольствия,
что большинство тотчас же приготовилось встретить нечаянного гостя и смехом, и весельем.
— Да уж одно то заманчиво, как тут будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего,
что солжешь, потому
что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы подумайте только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте только, какими глазами мы потом друг на друга будем глядеть, завтра например,
после рассказов-то!
Все заметили,
что после своего недавнего припадочного смеха она вдруг стала даже угрюма, брюзглива и раздражительна; тем не менее упрямо и деспотично стояла на своей невозможной прихоти. Афанасий Иванович страдал ужасно. Бесил его и Иван Федорович: он сидел за шампанским как ни в
чем не бывало и даже, может быть, рассчитывал рассказать что-нибудь, в свою очередь.
— Генерал, кажется, по очереди следует вам, — обратилась к нему Настасья Филипповна, — если и вы откажетесь, то у нас всё вслед за вами расстроится, и мне будет жаль, потому
что я рассчитывала рассказать в заключение один поступок «из моей собственной жизни», но только хотела
после вас и Афанасия Ивановича, потому
что вы должны же меня ободрить, — заключила она, рассмеявшись.
Кой-кому, очень немногим интересующимся, стало известно по каким-то слухам,
что Настасья Филипповна на другой же день
после Екатерингофа бежала, исчезла, и
что будто бы выследили наконец,
что она отправилась в Москву; так
что и в отъезде Рогожина в Москву стали находить некоторое совпадение с этим слухом.
Она удивлялась, сердилась, приписывала знакомство с Варей капризам и властолюбию своих дочерей, которые «уж и придумать не знают,
что ей сделать напротив», а Варвара Ардалионовна все-таки продолжала ходить к ним до и
после своего замужества.
Но жильцы быстро исчезли: Фердыщенко съехал куда-то три дня спустя
после приключения у Настасьи Филипповны и довольно скоро пропал, так
что о нем и всякий слух затих; говорили,
что где-то пьет, но не утвердительно.
— Умерла она так,
что после этакой-то чести, этакую бывшую властелинку потащил на гильотину палач Самсон, заневинно, на потеху пуасардок парижских, а она и не понимает,
что с ней происходит, от страху.
— Разве она с офицером, с Земтюжниковым, в Москве меня не срамила? Наверно знаю,
что срамила, и уж
после того, как венцу сама назначила срок.
Он разом вспомнил и давешний Павловский воксал, и давешний Николаевский воксал, и вопрос Рогожину прямо в лицо о глазах, и крест Рогожина, который теперь на нем, и благословение его матери, к которой он же его сам привел, и последнее судорожное объятие, последнее отречение Рогожина, давеча, на лестнице, — и
после этого всего поймать себя на беспрерывном искании чего-то кругом себя, и эта лавка, и этот предмет…
что за низость!
После этих слов Аглая, разумеется, тотчас же отправилась вслед за всеми,
что, впрочем, намерена была и без этого сделать.
— Просто-запросто есть одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе
после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете,
что общая семейная задача давно уже в том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
— Извольте, извольте, господа, — тотчас же согласился князь, —
после первой недоверчивости я решил,
что я могу ошибаться и
что Павлищев действительно мог иметь сына. Но меня поразило ужасно,
что этот сын так легко, то есть, я хочу сказать, так публично выдает секрет своего рождения и, главное, позорит свою мать. Потому
что Чебаров уже и тогда пугал меня гласностию…
Ну, как вам это покажется, ведь поверить невозможно
после всего того,
что уже натворили!
— Вы не станете, конечно, отрицать, — начал Гаврила Ардалионович, — прямо обращаясь к слушавшему его изо всех сил Бурдовскому, выкатившему на него от удивления глаза и, очевидно, бывшему в сильном смятении, — вы не станете, да и не захотите, конечно, отрицать серьезно,
что вы родились ровно два года спустя
после законного брака уважаемой матушки вашей с коллежским секретарем господином Бурдовским, отцом вашим.
Теперь,
после сообщенных фактов, всем, стало быть, и ясно,
что господин Бурдовский человек чистый, несмотря на все видимости, и князь теперь скорее и охотнее давешнего может предложить ему и свое дружеское содействие, и ту деятельную помощь, о которой он упоминал давеча, говоря о школах и о Павлищеве.
— Знать же я тебя не хочу
после этого! — Она было быстро повернулась уходить, но вдруг опять воротилась. — И к этому атеисту пойдешь? — указала она на Ипполита. — Да
чего ты на меня усмехаешься, — как-то неестественно вскрикнула она и бросилась вдруг к Ипполиту, не вынеся его едкой усмешки.
Верите ли вы теперь благороднейшему лицу: в тот самый момент, как я засыпал, искренно полный внутренних и, так сказать, внешних слез (потому
что, наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне одна адская мысль: «А
что, не занять ли у него в конце концов,
после исповеди-то, денег?» Таким образом, я исповедь приготовил, так сказать, как бы какой-нибудь «фенезерф под слезами», с тем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить и чтобы вы, разластившись, мне сто пятьдесят рубликов отсчитали.
Это она… это она
после давешнего… это с горячки, — бормотала Лизавета Прокофьевна, таща за собой князя и ни на минуту не выпуская его руки, — давеча я за тебя заступилась, сказала вслух,
что дурак, потому
что не идешь… иначе не написала бы такую бестолковую записку!
Но у ней оказались, наконец, и связи; ее уважали и, наконец, полюбили такие лица,
что после них, естественно, все должны были ее уважать и принимать.
Иван Федорович спасался немедленно, а Лизавета Прокофьевна успокоивалась
после своего разрыва. Разумеется, в тот же день к вечеру она неминуемо становилась необыкновенно внимательна, тиха, ласкова и почтительна к Ивану Федоровичу, к «грубому своему грубияну» Ивану Федоровичу, к доброму и милому, обожаемому своему Ивану Федоровичу, потому
что она всю жизнь любила и даже влюблена была в своего Ивана Федоровича, о
чем отлично знал и сам Иван Федорович и бесконечно уважал за это свою Лизавету Прокофьевну.
О, как он боялся взглянуть в ту сторону, в тот угол, откуда пристально смотрели на него два знакомые черные глаза, и в то же самое время как замирал он от счастия,
что сидит здесь опять между ними, услышит знакомый голос —
после того,
что она ему написала.
— Не национальное; хоть и по-русски, но не национальное; и либералы у нас не русские, и консерваторы не русские, всё… И будьте уверены,
что нация ничего не признает из того,
что сделано помещиками и семинаристами, ни теперь, ни
после…
И потому я не имею права… к тому же я мнителен, я… я убежден,
что в этом доме меня не могут обидеть и любят меня более,
чем я стою, но я знаю (я ведь наверно знаю),
что после двадцати лет болезни непременно должно было что-нибудь да остаться, так
что нельзя не смеяться надо мной… иногда… ведь так?
Я вас сейчас застал в разговоре
после давешней грозы наверху; она с тобой сидела как ни в
чем не бывало.
— Я вас особенно ждал и ужасно рад,
что вы пришли такой счастливый, — проговорил Ипполит, когда князь, тотчас
после Веры, подошел пожать ему руку.
— Так
что же
после этого, — горячился в другом углу Ганя, — выходит, по-вашему,
что железные дороги прокляты,
что они гибель человечеству,
что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить «источники жизни»?
— Это я сам вчера написал, сейчас
после того, как дал вам слово,
что приеду к вам жить, князь. Я писал это вчера весь день, потом ночь и кончил сегодня утром; ночью под утро я видел сон…
— Господа, это… это вы увидите сейчас
что такое, — прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: «Необходимое объяснение». Эпиграф: «Après moi le déluge» [«
После меня хоть потоп» (фр.).]… Фу, черт возьми! — вскрикнул он, точно обжегшись, — неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас,
что всё это в конце концов, может быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли… Если вы думаете,
что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…
На столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок, всего, может быть, трехнедельный, судя по крику; его «переменяла», то есть перепеленывала, больная и бледная женщина, кажется, молодая, в сильном неглиже и, может быть, только
что начинавшая вставать
после родов; но ребенок не унимался и кричал, в ожидании тощей груди.
Бахмутов говорил о своем восторге,
что дело это так хорошо кончилось, благодарил меня за что-то, объяснял, как приятно ему теперь
после доброго дела, уверял,
что вся заслуга принадлежит мне и
что напрасно многие теперь учат и проповедуют,
что единичное доброе дело ничего не значит.
Правда, это лицо человека, только
что снятого со креста, то есть сохранившее в себе очень много живого, теплого; ничего еще не успело закостенеть, так
что на лице умершего даже проглядывает страдание, как будто бы еще и теперь им ощущаемое (это очень хорошо схвачено артистом); но зато лицо не пощажено нисколько; тут одна природа, и воистину таков и должен быть труп человека, кто бы он ни был,
после таких мук.
Кто же и за
что меня
после этого будет судить?
— Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, — с яростию ухватился Лебедев, — так как вы сами изволите видеть,
что это не шутка и так как половина ваших гостей по крайней мере того же мнения и уверены,
что теперь,
после произнесенных здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю,
что приглашаю вас способствовать!
— Я не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и… может быть, и теперь хочу. Но я знаю наверно,
что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен был ее видеть сегодня в семь часов; я, может быть, не пойду теперь. В своей гордости она никогда не простит мне любви моей, — и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут всё неестественно. Вы говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может быть такая любовь,
после того,
что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а не любовь!
— Не подумайте, батюшка князь, — скрепилась она наконец, —
что я вас допрашивать сюда притащила… Я, голубчик,
после вчерашнего вечера, может, и встречаться-то с тобой долго не пожелала бы…
И
после этого утверждать,
что он нарочно не положил капсюля, — это низко и неестественно!
Идем мы с ним давеча по горячим следам к Вилкину-с… а надо вам заметить,
что генерал был еще более моего поражен, когда я,
после пропажи, первым делом его разбудил, даже так,
что в лице изменился, покраснел, побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование вошел,
что я даже и не ожидал такой степени-с.
Вот
что, князь, и я теперь сообщу: давеча генерал, когда мы с ним шли к этому Вилкину,
после того, как уже он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно,
что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне,
что всё это известие единственно одно вдохновение его превосходительства…
— Ну вот-с, это,
что называется, след-с! — потирая руки, неслышно смеялся Лебедев, — так я и думал-с! Это значит,
что его превосходительство нарочно прерывали свой сон невинности, в шестом часу, чтоб идти разбудить любимого сына и сообщить о чрезвычайной опасности соседства с господином Фердыщенком! Каков же
после того опасный человек господин Фердыщенко, и каково родительское беспокойство его превосходительства, хе-хе-хе!..
Великий писатель принужден был его наконец высечь для удовлетворения оскорбленного нравственного чувства своего читателя, но, увидев,
что великий человек только встряхнулся и для подкрепления сил
после истязания съел слоеный пирожок, развел в удивлении руки и так оставил своих читателей.
Совсем даже напротив: Варвара Ардалионовна вышла замуж
после того, как уверилась основательно,
что будущий муж ее человек скромный, приятный, почти образованный и большой подлости ни за
что никогда не сделает.
—
Чем же, собственно, могу услужить вам, многоуважаемый князь, так как все-таки вы меня теперь… кликнули? — проговорил он наконец
после некоторого молчания.