Неточные совпадения
«Ну,
говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут
не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой
не заходя, да думаю: «Ведь уж все равно», и как окаянный воротился домой.
— Он хорошо
говорит, —
заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, — я даже
не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
— Да за что же, черт возьми! Что вы там такое сделали? Чем понравились? Послушайте, — суетился он изо всех сил (все в нем в эту минуту было как-то разбросано и кипело в беспорядке, так что он и с мыслями собраться
не мог), — послушайте,
не можете ли вы хоть как-нибудь припомнить и сообразить в порядке, о чем вы именно там
говорили, все слова, с самого начала?
Не заметили ли вы чего,
не упомните ли?
— Повиниться-то?.. И с чего я взял давеча, что вы идиот! Вы
замечаете то, чего другие никогда
не заметят. С вами
поговорить бы можно, но… лучше
не говорить!
Если же вы
не захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и дело прекращается; вам же в глаза
говорим, при всех ваших свидетелях, что вы человек с умом грубым и с развитием низким; что называться впредь человеком с честью и совестью вы
не смеете и
не имеете права, что это право вы слишком дешево хотите купить.
Князь
заметил мельком, что Александре Ивановне, кажется, очень
не нравится, что Евгений Павлович
говорит слишком весело,
говорит на серьезную тему и как будто горячится, а в то же время как будто и шутит.
Говоря это, он чуть
не задыхался, и даже холодный пот выступил у него на лбу. Это были первые слова, произнесенные им с тех пор, как он тут сидел. Он попробовал было оглянуться кругом, но
не посмел; Евгений Павлович поймал его жест и улыбнулся.
— Я согласен, что историческая мысль, но к чему вы ведете? — продолжал спрашивать князь. (Он
говорил с такою серьезностию и с таким отсутствием всякой шутки и насмешки над Лебедевым, над которым все смеялись, что тон его, среди общего тона всей компании, невольно становился комическим; еще немного, и стали бы подсмеиваться и над ним, но он
не замечал этого.)
— О нет, — задумчиво продолжал князь,
не замечая тона вопроса, — я почти всё молчал. Я часто хотел
говорить, но я, право,
не знал, что сказать. Знаете, в иных случаях лучше совсем
не говорить. О, я любил ее; о, очень любил… но потом… потом… потом она всё угадала…
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и
заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она сидит теперь с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад
говорила, и за которую чуть
не поссорилась с князем Щ., потому что тот
не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
Минутами бывал весел, но чаще задумывался, сам, впрочем,
не зная о чем именно; вдруг начинал о чем-то рассказывать, — о Епанчиных, о князе, о Лебедеве, — и вдруг обрывал и переставал совсем
говорить, а на дальнейшие вопросы отвечал только тупою улыбкой, впрочем, даже и
не замечая, что его спрашивают, а он улыбается.
— Совершенно знаю-с; Черносвитов, изобретя свою ногу, первым делом тогда забежал ко мне показать. Но черносвитовская нога изобретена несравненно позже… И к тому же уверяет, что даже покойница жена его, в продолжение всего их брака,
не знала, что у него, у мужа ее, деревянная нога. «Если ты, —
говорит, когда я
заметил ему все нелепости, — если ты в двенадцатом году был у Наполеона в камер-пажах, то и мне позволь похоронить ногу на Ваганьковском».
— О, дитя мое, я готов целовать ноги императора Александра, но зато королю прусскому, но зато австрийскому императору, о, этим вечная ненависть и… наконец… ты ничего
не смыслишь в политике!» — Он как бы вспомнил вдруг, с кем
говорит, и замолк, но глаза его еще долго
метали искры.
Притом же Наполеон очень скоро потерял всякую надежду приблизить к себе русских, и уж, конечно, забыл бы и обо мне, которого приблизил из политики, если бы… если б он
не полюбил меня лично, я
смело говорю это теперь.
— Ничего, батюшка, продолжай, продолжай, только
не задыхайся, —
заметила она, — ты и давеча с одышки начал и вот до чего дошел; а
говорить не бойся: эти господа и почудней тебя видывали,
не удивишь, а ты еще и
не бог знает как мудрен, только вот вазу-то разбил да напугал.
— Я
говорил, что Лев Николаевич человек… человек… одним словом, только бы вот
не задыхался, как княгиня
заметила… — пробормотал генерал в радостном упоении, повторяя поразившие его слова Белоконской.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец
заметил, что,
не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор
не только
не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня
не увидите; с тем и явился».
Неточные совпадения
Осип (выходит и
говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Городничий. Да я так только
заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Лука Лукич. Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже
замечал…
Говорит: «Как хотите, для науки я жизни
не пощажу».
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.