Неточные совпадения
В конце ноября, в оттепель,
часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги
на всех парах подходил к Петербургу.
Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж князь не подходил под разряд вседневных посетителей, и хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный
час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей, но, несмотря
на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.
Князь встал, поспешно снял с себя плащ и остался в довольно приличном и ловко сшитом, хотя и поношенном уже пиджаке. По жилету шла стальная цепочка.
На цепочке оказались женевские серебряные
часы.
Да тут именно чрез ум надо бы с самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче, что и времени к тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря
на то, что остается всего только несколько
часов…
Тут
часа три-четыре проходят
на известные вещи:
на священника,
на завтрак, к которому ему вино, кофей и говядину дают (ну, не насмешка ли это?
Она садилась в стороне; там у одной, почти прямой, отвесной скалы был выступ; она садилась в самый угол, от всех закрытый,
на камень и сидела почти без движения весь день, с самого утра до того
часа, когда стадо уходило.
Колпаков идет в казармы, ложится
на нары и через четверть
часа умирает.
— Так сорок же тысяч, сорок, а не восемнадцать, — закричал Рогожин. — Ванька Птицын и Бискуп к семи
часам обещались сорок тысяч представить. Сорок тысяч! Все
на стол.
На вопрос, который
час, служанка ответила, что уже половина одиннадцатого.
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану
на колени и буду в ногах валяться до тех пор, пока даст, без того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем свет в пять
часов».
В пятом
часу я в Екшайске,
на постоялом дворе; переждал до рассвета, и только до рассвета; в седьмом
часу у Трепалова.
В этой гостиной, обитой темно-голубого цвета бумагой и убранной чистенько и с некоторыми претензиями, то есть с круглым столом и диваном, с бронзовыми
часами под колпаком, с узеньким в простенке зеркалом и с стариннейшею небольшою люстрой со стеклышками, спускавшеюся
на бронзовой цепочке с потолка, посреди комнаты стоял сам господин Лебедев, спиной к входившему князю, в жилете, но без верхнего платья, по-летнему, и, бия себя в грудь, горько ораторствовал
на какую-то тему.
Был уже двенадцатый
час. Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит.
На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую, Лев Николаевич. В эти три месяца, что я тебя не видал, каждую минуту
на тебя злобился, ей-богу. Так бы тебя взял и отравил чем-нибудь! Вот как. Теперь ты четверти
часа со мной не сидишь, а уж вся злоба моя проходит, и ты мне опять по-прежнему люб. Посиди со мной…
Но один у другого подглядел, в последние два дня,
часы, серебряные,
на бисерном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде.
Чрез
час, возвращаясь в гостиницу, наткнулся
на бабу с грудным ребенком.
В «Весах» сказали ему, что Николай Ардалионович «вышли еще поутру-с, но, уходя, предуведомили, что если
на случай придут кто их спрашивать, то чтоб известить, что они-с к трем
часам, может быть, и придут-с.
К шести
часам очутился
на дебаркадере Царскосельской железной дороги.
Ему вдруг пришлось сознательно поймать себя
на одном занятии, уже давно продолжавшемся, но которого он всё не замечал до самой этой минуты: вот уже несколько
часов, еще даже в «Весах», кажется, даже и до «Весов», он нет-нет и вдруг начинал как бы искать чего-то кругом себя.
Беспрерывно осведомлялся, не нужно ли ему чего, и когда князь стал ему наконец замечать, чтоб он оставил его в покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно
на цыпочках к двери и всё время, пока шагал, махал руками, как бы давая знать, что он только так, что он не промолвит ни слова, и что вот он уж и вышел, и не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть
часа являлся опять.
Князь, разумеется, в состоянии был оценить и оценил всю степень участия к нему генеральши и ее дочерей и, конечно, сообщил им искренно, что и сам он сегодня же, еще до посещения их, намерен был непременно явиться к ним, несмотря ни
на болезнь свою, ни
на поздний
час.
Видно было, что он оживлялся порывами, из настоящего почти бреда выходил вдруг,
на несколько мгновений, с полным сознанием вдруг припоминал и говорил, большею частью отрывками, давно уже, может быть, надуманными и заученными, в долгие, скучные
часы болезни,
на кровати, в уединении, в бессонницу.
Я смотрел в окно
на Мейерову стену и думал только четверть
часа говорить и всех, всех убедить, а раз-то в жизни сошелся… с вами, если не с людьми! и что же вот вышло?
На другой день князь по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл в Петербурге. Возвращаясь в Павловск уже в пятом
часу пополудни, он сошелся в воксале железной дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы в испуге, и потащил князя с собой в вагон первого класса, чтоб ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Было семь
часов пополудни; князь собирался идти в парк. Вдруг Лизавета Прокофьевна одна вошла к нему
на террасу.
Там, слышишь,
на какой-нибудь новооткрытой дороге столкнулись или провалились
на мосту вагоны; там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди снежного поля: поехали
на несколько
часов, а пять дней простояли в снегу.
Оказалось, что Ивану Федоровичу было с ним по пути; Иван Федорович, несмотря
на поздний
час, торопился с кем-то о чем-то поговорить.
— Застрелился, утром,
на рассвете, в семь
часов. Старичок, почтенный, семидесяти лет, эпикуреец, — и точь-в-точь как она говорила, — казенная сумма, знатная сумма!
Младшая сестра ее, разевавшая рот, заснула в следующей комнате,
на сундуке, но мальчик, сын Лебедева, стоял подле Коли и Ипполита, и один вид его одушевленного лица показывал, что он готов простоять здесь
на одном месте, наслаждаясь и слушая, хоть еще
часов десять сряду.
— Эге! — вскрикнул Ипполит, быстро оборотясь к Евгению Павловичу и с диким любопытством оглядывая его; но увидев, что он смеется, засмеялся и сам, толкнул рядом стоящего Колю и опять спросил его, который
час, даже сам притянул к себе серебряные
часы Коли и жадно посмотрел
на стрелку.
— Вы были у меня
на прошлой неделе, ночью, во втором
часу, в тот день, когда я к вам приходил утром, вы!! Признавайтесь, вы?
— Это были вы! — повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением. — Вы приходили ко мне и сидели молча у меня
на стуле, у окна, целый
час; больше; в первом и во втором
часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем
часу… Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, — не понимаю, но это были вы!
Когда,
часу в девятом, я вошел к нему (при больших церемониях: обо мне докладывали), он встретил меня сначала с удивлением, вовсе даже неприветливо, но тотчас повеселел и, глядя
на меня, вдруг расхохотался.
В картине же Рогожина о красоте и слова нет; это в полном виде труп человека, вынесшего бесконечные муки еще до креста, раны, истязания, битье от стражи, битье от народа, когда он нес
на себе крест и упал под крестом, и, наконец, крестную муку в продолжение шести
часов (так, по крайней мере, по моему расчету).
На другое утро я проснулся, когда стучались в мою дверь, в десятом
часу.
Если же не выдаст оружия, то я немедленно, сейчас же беру его за руки, я за одну, генерал за другую, и сей же
час пошлю известить полицию, и тогда уже дело перейдет
на рассмотрение полиции-с.
Девицы обыкновенно вставали
на даче около девяти
часов; одна Аглая, в последние два-три дня, повадилась вставать несколько раньше и выходила гулять в сад, но все-таки не в семь
часов, а в восемь или даже попозже.
Когда князь воротился к себе, уже около девяти
часов, то застал
на террасе Веру Лукьяновну и служанку. Они вместе прибирали и подметали после вчерашнего беспорядка.
— Вера сейчас говорила. Уговаривала не входить; я не утерпел,
на минутку. Я эти два
часа продежурил у постели; теперь Костю Лебедева посадил
на очередь. Бурдовский отправился. Так ложитесь же, князь; спокойной… ну, спокойного дня! Только, знаете, я поражен!
Ах да, сказал бы я вам одну вещь; удивил меня давеча генерал: Бурдовский разбудил меня в седьмом
часу на дежурство, почти даже в шесть; я
на минутку вышел, встречаю вдруг генерала и до того еще хмельного, что меня не узнал; стоит предо мной как столб; так и накинулся
на меня, как очнулся: «Что, дескать, больной?
— Вследствие вина-с. Я к вам, как к провидению, многоуважаемый князь. Сумму четырехсот рублей серебром получил я вчера в пять
часов пополудни от одного должника и с поездом воротился сюда. Бумажник имел в кармане. Переменив вицмундир
на сюртук, переложил деньги в сюртук, имея в виду держать при себе, рассчитывая вечером же выдать их по одной просьбе… ожидая поверенного.
Несколько
часов сряду он как будто бредил тем, что прочитал, припоминал поминутно отрывки, останавливался
на них, вдумывался в них.
— В экипаж посадил, — сказал он, — там
на углу с десяти
часов коляска ждала. Она так и знала, что ты у той весь вечер пробудешь. Давешнее, что ты мне написал, в точности передал. Писать она к той больше не станет; обещалась; и отсюда, по желанию твоему, завтра уедет. Захотела тебя видеть напоследях, хоть ты и отказался; тут
на этом месте тебя и поджидали, как обратно пойдешь, вот там,
на той скамье.
— Нет, не штопор, ибо я пред тобой генерал, а не бутылка. Я знаки имею, знаки отличия… а ты шиш имеешь. Или он, или я! Решайте, сударь, сейчас же, сей же
час! — крикнул он опять в исступлении Птицыну. Тут Коля подставил ему стул, и он опустился
на него почти в изнеможении.
Под конец князь почти испугался и назначил генералу свидание
на завтра в этот же
час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный и почти успокоенный. Вечером, в седьмом
часу, князь послал попросить к себе
на минутку Лебедева.
— Этот листок, в золотой рамке, под стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной,
на самом видном месте, до самой смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два
часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.
(Поездка Лизаветы Прокофьевны происходила
на другое же утро после того, как князь, накануне, приходил в первом
часу, вместо десятого.)
Вдруг, четверть
часа спустя как ушел князь, Аглая сбежала сверху
на террасу и с такою поспешностью, что даже глаз не вытерла, а глаза у ней были заплаканы; сбежала же потому, что пришел Коля и принес ежа.
Радостное настроение семейства продолжалось недолго.
На другой же день Аглая опять поссорилась с князем, и так продолжалось беспрерывно, во все следующие дни. По целым
часам она поднимала князя
на смех и обращала его чуть не в шута. Правда, они просиживали иногда по
часу и по два в их домашнем садике, в беседке, но заметили, что в это время князь почти всегда читает Аглае газеты или какую-нибудь книгу.
— Ах, боже мой, знаю! Просидел пятнадцать
часов на коле, в мороз, в шубе, и умер с чрезвычайным великодушием; как же, читал… а что?