Неточные совпадения
«Ну, говорю,
как мы вышли,
ты у меня теперь тут не смей и
подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то
ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да
думаю: «Ведь уж все равно», и
как окаянный воротился домой.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю,
как хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже
подумал, что
тебе несколько интересно будет, так
как все-таки из нашей фамилии.
— Да уж одно то заманчиво,
как тут будет лгать человек.
Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы
подумайте только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, —
подумайте только,
какими глазами мы потом друг на друга будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
Еще он меня виноватою пред собой сочтет: воспитание ведь дал,
как графиню содержал, денег-то, денег-то сколько ушло, честного мужа мне приискал еще там, а здесь Ганечку; и что же б
ты думала: я с ним эти пять лет не жила, а деньги-то с него брала, и
думала, что права!
— Нет, генерал! Я теперь и сама княгиня, слышали, — князь меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с вашею женой везде рядом сяду;
как вы
думаете, выгодно такого мужа иметь? Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче
тебя!
Ты думал,
как сам жениться хотел, так пачка у
тебя и останется?
Это
ты прав, давно мечтала, еще в деревне у него, пять лет прожила одна-одинехонька; думаешь-думаешь, бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, — и вот всё такого,
как ты воображала, доброго, честного, хорошего и такого же глупенького, что вдруг придет да и скажет: «Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдешь…
— «А о чем же
ты теперь
думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я на
тебя гляжу и за
тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о каждом твоем словечке вспоминаю, и
каким голосом и что сказала; а ночь всю эту ни о чем и не
думал, всё слушал,
как ты во сне дышала, да
как раза два шевельнулась…» — «Да
ты, — засмеялась она, — пожалуй, и о том, что меня избил, не
думаешь и не помнишь?» — «Может, говорю, и
думаю, не знаю».
Потом помолчала и говорит: «Все-таки
ты не лакей; я прежде
думала, что
ты совершенный
как есть лакей».
Как ты обо всем этом
думаешь, Лев Николаевич?
Уж конечно, она не так дурно
думает о
тебе,
как ты говоришь.
—
Ты. Она
тебя тогда, с тех самых пор, с именин-то, и полюбила. Только она
думает, что выйти ей за
тебя невозможно, потому что она
тебя будто бы опозорит и всю судьбу твою сгубит. «Я, говорит, известно
какая». До сих пор про это сама утверждает. Она все это мне сама так прямо в лицо и говорила.
Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит, ничего, можно выйти, — вот каково она меня почитает, это тоже заметь!
— Что же не доканчиваешь, — прибавил тот, осклабившись, — а хочешь, скажу, что
ты вот в эту самую минуту про себя рассуждаешь: «Ну,
как же ей теперь за ним быть?
Как ее к тому допустить?» Известно, что
думаешь…
Я,
как размыслю, всегда умнее поступаю и говорю; я
думаю — и
ты тоже.
— А
ты, батюшка, не более
как дурак, извини меня. Ну, довольно, сам понимаешь, я
думаю, — отрезала вдруг Лизавета Прокофьевна в чрезвычайном негодовании.
— Б-ба! Да ведь вот он! — воскликнула она, вдруг останавливаясь. — То ни с
какими курьерами не отыщешь, то
как нарочно там сидит, где и не вообразишь… Я ведь
думала, что
ты там… у дяди!
И будь я
как ангел пред
тобою невинен,
ты все-таки терпеть меня не будешь, пока будешь
думать, что она не
тебя, а меня любит.
«Дитя! — сказал он мне вдруг, — что
ты думаешь о нашем намерении?» Разумеется, он спросил у меня так,
как иногда человек величайшего ума, в последнее мгновение, обращается к орлу или решетке.
— Этого я не ожидала от
тебя, — проговорила она с огорчением, — жених он невозможный, я знаю, и славу богу, что так сошлось; но от тебя-то я таких слов не ждала! Я
думала, другое от
тебя будет. Я бы тех всех вчерашних прогнала, а его оставила, вот он
какой человек!..
— Я так и знал, что
ты в эфтом же трактире остановишься, — заговорил он,
как иногда, приступая к главному разговору, начинают с посторонних подробностей, не относящихся прямо к делу, —
как в коридор зашел, то и
подумал: а ведь, может, и он сидит, меня ждет теперь,
как я его, в эту же самую минуту?
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с
каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна.
Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых,
тебе не будет времени
думать об этом. И
как можно и с
какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с
тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.