Неточные совпадения
Особенно приметна
была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный вид, несмотря на довольно крепкое сложение, и вместе с
тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом.
Глаза его
были большие, голубые и пристальные; во взгляде их
было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное
того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь.
—
То есть где остановлюсь?.. Да не знаю еще, право… так…
— О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь,
то есть почти что не родственница; до
того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я так и ждал.
— Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, —
то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов,
то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой
был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
— Парфен? Да уж это не
тех ли самых Рогожиных… — начал
было с усиленною важностью чиновник.
Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так
тому и
быть.
Ан
та самая Настасья Филипповна и
есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна
есть Барашкова, так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие…
— Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все,
то есть, все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло до
того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать.
— Это вот всё так и
есть, — мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, —
то же мне и Залёжев тогда говорил.
Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не знает, потому совсем
то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет.
Я
то есть тогда не сказался, что это я самый и
есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина», говорит Залёжев, «вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять».
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не
то что за десять тысяч, а за десять целковых на
тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось,
тот был еще бледнее в эту минуту.
— С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за
то, что вы меня полюбили. Даже, может
быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанное мне платье и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет.
Лебедев кончил
тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо
было повернуть к Литейной.
Было сыро и мокро; князь расспросил прохожих, — до конца предстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.
А между
тем известно тоже
было, что Иван Федорович Епанчин — человек без образования и происходит из солдатских детей; последнее, без сомнения, только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный
был человек,
был тоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не любил иных намеков.
Да и летами генерал Епанчин
был еще, как говорится, в самом соку,
то есть пятидесяти шести лет и никак не более, что во всяком случае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему, начинается истинная жизнь.
Он отворил калитку молодому офицеру и толкнул его в ход, а
тому даже и не толчка, а только разве одного взгляда надо
было, — не пропал бы даром!
Старшая
была музыкантша, средняя
была замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие годы, и обнаружилось это только в самое последнее время, да и
то нечаянно.
Это
тем более
было замечательно, что все знали направление, характер, цели и желания их родителя.
— Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не
будете. А что я в таком виде и с узелком,
то тут удивляться нечего: в настоящее время мои обстоятельства неказисты.
— Гм. Я опасаюсь не
того, видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и
есть, что окромя. Вы не по бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно узнать?
— Стало
быть, если долго ждать,
то я бы вас попросил: нельзя ли здесь где-нибудь покурить? У меня трубка и табак с собой.
— О, почти не по делу!
То есть, если хотите, и
есть одно дело, так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Казалось бы, разговор князя
был самый простой; но чем он
был проще,
тем и становился в настоящем случае нелепее, и опытный камердинер не мог не почувствовать что-то, что совершенно прилично человеку с человеком и совершенно неприлично гостю с человеком.
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа,
то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало
быть, и в
том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
Хотя князь
был и дурачок, — лакей уж это решил, — но все-таки генеральскому камердинеру показалось наконец неприличным продолжать долее разговор от себя с посетителем, несмотря на
то, что князь ему почему-то нравился, в своем роде, конечно. Но с другой точки зрения он возбуждал в нем решительное и грубое негодование.
— Да, да и дома устроены иначе,
то есть печи и окна.
А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не
будешь, и что это уж наверно; главное
то, что наверно.
— Ну, стало
быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может
быть, — хотя мне, разумеется, весьма
было бы лестно, —
то, стало
быть…
—
То, стало
быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может
быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
Взгляд князя
был до
того ласков в эту минуту, а улыбка его до
того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего гостя; вся перемена взгляда совершилась в одно мгновение.
Давеча ваш слуга, когда я у вас там дожидался, подозревал, что я на бедность пришел к вам просить; я это заметил, а у вас, должно
быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право, не за этим, а, право, для
того только, чтобы с людьми сойтись.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь,
то с вами, пожалуй, и приятно
будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим,
то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— О, да вы философ; а впрочем… знаете за собой таланты, способности, хотя бы некоторые,
то есть из
тех, которые насущный хлеб дают? Извините опять…
— Очень может
быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился генерал к Гане, который
тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
Неужели
то, что она с Тоцким
была?
То есть, как это не понимать, как это не понимать…
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё
тем только у нас в доме и держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало
быть, и все скажется.
—
То есть какова же? — вскинулся опять генерал, достигший чрезвычайного расстройства.
Да тут именно чрез ум надо бы с самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не
то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других,
тем паче, что и времени к
тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря на
то, что остается всего только несколько часов…
Присядьте-ка на минутку; я вам уже изъяснил, что принимать вас очень часто не в состоянии; но помочь вам капельку искренно желаю, капельку, разумеется,
то есть в виде необходимейшего, а там как уж вам самим
будет угодно.
Теперь-с насчет дальнейшего: в доме,
то есть в семействе Гаврилы Ардалионыча Иволгина, вот этого самого молодого моего друга, с которым прошу познакомиться, маменька его и сестрица очистили в своей квартире две-три меблированные комнаты и отдают их отлично рекомендованным жильцам, со столом и прислугой.
Плата самая умеренная, и я надеюсь, жалованье ваше вскорости
будет совершенно к
тому достаточно.
Если же я вами так интересуюсь,
то у меня на ваш счет
есть даже некоторая цель; впоследствии вы ее узнаете.
— Если уж вы так добры, — начал
было князь, —
то вот у меня одно дело. Я получил уведомление…
Правда, генерал, по некоторым обстоятельствам, стал излишне подозрителен; но так как он
был отец и супруг опытный и ловкий,
то тотчас же и взял свои меры.
Может
быть, мы не очень повредим выпуклости нашего рассказа, если остановимся здесь и прибегнем к помощи некоторых пояснений для прямой и точнейшей постановки
тех отношений и обстоятельств, в которых мы находим семейство генерала Епанчина в начале нашей повести.
Между прочим, он принял систему не торопить дочерей своих замуж,
то есть не «висеть у них над душой» и не беспокоить их слишком томлением своей родительской любви об их счастии, как невольно и естественно происходит сплошь да рядом даже в самых умных семействах, в которых накопляются взрослые дочери.