Неточные совпадения
Было уже около одиннадцати
часов, когда князь позвонил в квартиру генерала.
Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж князь не подходил под разряд вседневных посетителей, и хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный
час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей, но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер
был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада
было необходимо.
— О, я ведь не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бы вышел куда-нибудь, где бы вы указали, потому я привык, а вот уж
часа три не курил. Впрочем, как вам угодно и, знаете,
есть пословица: в чужой монастырь…
А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через
час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не
будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно.
Да тут именно чрез ум надо бы с самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче, что и времени к тому
было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря на то, что остается всего только несколько
часов…
Минут через двадцать прочтено
было и помилование, и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или по крайней мере четверть
часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет.
Это
было в конце октября; в пять
часов еще холодно и темно.
Она садилась в стороне; там у одной, почти прямой, отвесной скалы
был выступ; она садилась в самый угол, от всех закрытый, на камень и сидела почти без движения весь день, с самого утра до того
часа, когда стадо уходило.
— О, без сомнения; и
будьте уверены, что это тот же
час…
В девять
часов мы отправимся, у нас
есть еще время.
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану на колени и
буду в ногах валяться до тех пор, пока даст, без того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем свет в пять
часов».
Когда Ганя входил к князю, то
был в настроении враждебном и почти отчаянном; но между ним и князем
было сказано будто бы несколько каких-то слов, после чего Ганя просидел у князя два
часа и все время рыдал прегорько.
В этой гостиной, обитой темно-голубого цвета бумагой и убранной чистенько и с некоторыми претензиями, то
есть с круглым столом и диваном, с бронзовыми
часами под колпаком, с узеньким в простенке зеркалом и с стариннейшею небольшою люстрой со стеклышками, спускавшеюся на бронзовой цепочке с потолка, посреди комнаты стоял сам господин Лебедев, спиной к входившему князю, в жилете, но без верхнего платья, по-летнему, и, бия себя в грудь, горько ораторствовал на какую-то тему.
Был уже двенадцатый
час. Князь знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
В «Весах» сказали ему, что Николай Ардалионович «вышли еще поутру-с, но, уходя, предуведомили, что если на случай придут кто их спрашивать, то чтоб известить, что они-с к трем
часам, может
быть, и придут-с.
Коля Иволгин, обещавшийся
быть к четырем
часам в «Весах» и поехавший вместо того в Павловск, по одному внезапному соображению отказался «откушать» у генеральши Епанчиной, а приехал обратно в Петербург и поспешил в «Весы», куда и явился около семи
часов вечера.
Князь, разумеется, в состоянии
был оценить и оценил всю степень участия к нему генеральши и ее дочерей и, конечно, сообщил им искренно, что и сам он сегодня же, еще до посещения их, намерен
был непременно явиться к ним, несмотря ни на болезнь свою, ни на поздний
час.
Ему мерещилось: уж не подведено ли кем это дело теперь, именно к этому
часу и времени, заранее, именно к этим свидетелям и, может
быть, для ожидаемого срама его, а не торжества?
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал князь, — сам я до сего дня
был болен, а дело ваше (обратился он к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой
час… я предлагаю пойти со мной в другую комнату, если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
— И даже, князь, вы изволили позабыть, — проскользнул вдруг между стульями неутерпевший Лебедев, чуть не в лихорадке, — изволили позабыть-с, что одна только добрая воля ваша и беспримерная доброта вашего сердца
была их принять и прослушать и что никакого они права не имеют так требовать, тем более что вы дело это уже поручили Гавриле Ардалионовичу, да и то тоже по чрезмерной доброте вашей так поступили, а что теперь, сиятельнейший князь, оставаясь среди избранных друзей ваших, вы не можете жертвовать такою компанией для этих господ-с и могли бы всех этих господ, так сказать, сей же
час проводить с крыльца-с, так что я, в качестве хозяина дома, с чрезвычайным даже удовольствием-с…
Потому-то мы и вошли сюда, не боясь, что нас сбросят с крыльца (как вы угрожали сейчас) за то только, что мы не просим, а требуем, и за неприличие визита в такой поздний
час (хотя мы пришли и не в поздний
час, а вы же нас в лакейской прождать заставили), потому-то, говорю, и пришли, ничего не боясь, что предположили в вас именно человека с здравым смыслом, то
есть с честью и совестью.
— Позвольте, — визжал Ипполит, — не слишком ли это
будет чувствительно? Мы не дети. Вы хотели идти прямо к делу, десятый
час, это вспомните.
Человек беззащитный… и потому-то я и должен его щадить, а во-вторых, Гаврила Ардалионович, которому поручено
было дело и от которого я давно не получал известий, так как
был в дороге и три дня потом болен в Петербурге, — вдруг теперь, всего
час назад, при первом нашем свидании, сообщает мне, что намерения Чебарова он все раскусил, имеет доказательства, и что Чебаров именно то, чем я его предположил.
Видно
было, что он оживлялся порывами, из настоящего почти бреда выходил вдруг, на несколько мгновений, с полным сознанием вдруг припоминал и говорил, большею частью отрывками, давно уже, может
быть, надуманными и заученными, в долгие, скучные
часы болезни, на кровати, в уединении, в бессонницу.
— Но Варвара Ардалионовна
была у меня в семь
часов? — спросил удивленный князь.
Сказав это, Коля вскочил и расхохотался так, как, может
быть, никогда ему не удавалось смеяться. Увидав, что князь весь покраснел, Коля еще пуще захохотал; ему ужасно понравилась мысль, что князь ревнует к Аглае, но он умолк тотчас же, заметив, что тот искренно огорчился. Затем они очень серьезно и озабоченно проговорили еще
час или полтора.
Было семь
часов пополудни; князь собирался идти в парк. Вдруг Лизавета Прокофьевна одна вошла к нему на террасу.
Если б он умел или мог
быть внимательнее, то он еще четверть
часа назад мог бы заметить, что Аглая изредка и тоже как бы с беспокойством мельком оглядывается, тоже точно ищет чего-то кругом себя.
Оказалось, что Ивану Федоровичу
было с ним по пути; Иван Федорович, несмотря на поздний
час, торопился с кем-то о чем-то поговорить.
Я, конечно, отказываюсь верить, что Евгений Павлыч мог знать заранее про катастрофу, то
есть, что такого-то числа, в семь
часов, и т. д.
— Ни-ни, я имею свои причины, чтобы нас не заподозрили в экстренном разговоре с целью; тут
есть люди, которые очень интересуются нашими отношениями, — вы не знаете этого, князь? И гораздо лучше
будет, если увидят, что и без того в самых дружелюбнейших, а не в экстренных только отношениях, — понимаете? Они
часа через два разойдутся; я у вас возьму минут двадцать, ну — полчаса…
— Вы
были у меня на прошлой неделе, ночью, во втором
часу, в тот день, когда я к вам приходил утром, вы!! Признавайтесь, вы?
— Это
были вы! — повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением. — Вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый
час; больше; в первом и во втором
часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем
часу… Это
были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, — не понимаю, но это
были вы!
Рогожин
был мне очевидно не рад и даже «деликатно» намекнул, что нам нечего продолжать знакомство; но все-таки я провел очень любопытный
час, как, вероятно, и он.
Всё это мерещилось и мне отрывками, может
быть, действительно между бредом, иногда даже в образах, целые полтора
часа по уходе Коли.
Я думаю, что
был уже
час первый в начале; я совершенно не спал и лежал с открытыми глазами; вдруг дверь моей комнаты отворилась, и вошел Рогожин.
Час спустя, уже в четвертом
часу, князь сошел в парк. Он пробовал
было заснуть дома, но не мог, от сильного биения сердца. Дома, впрочем, всё
было устроено и по возможности успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет особенной опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в дежурстве; опасаться, стало
быть,
было нечего.
— Ну, довольно, надо торопиться, — заключила она, выслушав всё, — всего нам только
час здесь
быть, до восьми
часов, потому что в восемь
часов мне надо непременно
быть дома, чтобы не узнали, что я здесь сидела, а я за делом пришла; мне много нужно вам сообщить. Только вы меня совсем теперь сбили. Об Ипполите я думаю, что пистолет у него так и должен
был не выстрелить, это к нему больше идет. Но вы уверены, что он непременно хотел застрелиться и что тут не
было обману?
— Я не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и… может
быть, и теперь хочу. Но я знаю наверно, что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен
был ее видеть сегодня в семь
часов; я, может
быть, не пойду теперь. В своей гордости она никогда не простит мне любви моей, — и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут всё неестественно. Вы говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может
быть такая любовь, после того, что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а не любовь!
— В семь
часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что идет доночевывать к Вилкину, — пьяница такой
есть один, Вилкин. Ну, иду! А вот и Лукьян Тимофеич… Князь хочет спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!
— Улики есть-с. Во-первых, исчезновение в семь
часов или даже в седьмом
часу утра.
— Вторая улика-с: след оказывается ложный, а данный адрес неточный.
Час спустя, то
есть в восемь
часов, я уже стучался к Вилкину; он тут в Пятой улице-с, и даже знаком-с. Никакого не оказалось Фердыщенка. Хоть и добился от служанки, совершенно глухой-с, что назад тому
час действительно кто-то стучался и даже довольно сильно, так что и колокольчик сорвал. Но служанка не отворила, не желая будить господина Вилкина, а может
быть, и сама не желая подняться. Это бывает-с.
— Милостивый государь! — закричал он громовым голосом Птицыну, — если вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту почтенным стариком, отцом вашим, то
есть по крайней мере отцом жены вашей, заслуженным у государя своего, то нога моя, с сего же
часу, перестанет
быть в доме вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот… винт! Да, винт! Я сказал нечаянно, но это — винт! Потому что он винтом сверлит мою душу, и безо всякого уважения… винтом!
Назначенный
час был двенадцатый, но князь совершенно неожиданно опоздал.
Аглая взбесилась ужасно, даже совсем забылась; наговорила князю таких колкостей и дерзостей, что он уже перестал и смеяться, и совсем побледнел, когда она сказала ему наконец, что «нога ее не
будет в этой комнате, пока он тут
будет сидеть, и что даже бессовестно с его стороны к ним ходить, да еще по ночам, в первом
часу, после всего, что случилось.
Вдруг, четверть
часа спустя как ушел князь, Аглая сбежала сверху на террасу и с такою поспешностью, что даже глаз не вытерла, а глаза у ней
были заплаканы; сбежала же потому, что пришел Коля и принес ежа.
Впрочем, он и в самом деле почти не придавал никакого значения предстоящему событию; он
был занят совершенно другим: Аглая с каждым
часом становилась всё капризнее и мрачнее — это его убивало.
Он проснулся в девятом
часу, с головною болью, с беспорядком в мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам не знал; потом он уже совсем решился
было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное
было в его сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвели на него хотя и чрезвычайно сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление. Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
— Не совсем, многоуважаемый князь, — не без злости ответил Лебедев, — правда, я хотел
было вам вручить, вам, в ваши собственные руки, чтоб услужить… но рассудил лучше там услужить и обо всем объявить благороднейшей матери… так как и прежде однажды письмом известил, анонимным; и когда написал давеча на бумажке, предварительно, прося приема, в восемь
часов двадцать минут, тоже подписался: «Ваш тайный корреспондент»; тотчас допустили, немедленно, даже с усиленною поспешностью задним ходом… к благороднейшей матери.