Неточные совпадения
А если так,
что же именно?
Между прочим, они научили меня,
что должно иметь свой чай,
что не худо мне завести и чайник,
а покамест достали мне на подержание чужой и рекомендовали мне кашевара, говоря,
что копеек за тридцать в месяц он будет стряпать мне
что угодно,
если я пожелаю есть особо и покупать себе провиант… Разумеется, они заняли у меня денег, и каждый из них в один первый день приходил занимать раза по три.
Невоздержный, злой, он врывался в острог даже иногда по ночам,
а если замечал,
что арестант спит на левом боку или навзничь, то наутро его наказывал: «Спи, дескать, на правом боку, как я приказал».
Инвалид был умнее его и ни во
что не вмешивался,
а если и случалось ему шевелить когда языком, то не более как из приличия, для очистки совести.
Этот действительно способен броситься на постороннего человека так, ни за
что, единственно потому, например,
что ему завтра должно выходить к наказанию;
а если затеется новое дело, то, стало быть, отдаляется и наказание.
Доктор и другие из начальников почти никогда их не осматривали,
а если и заставали кого с трубкой, то делали вид,
что не замечают.
А если так, то само собою разумеется,
что, вероятно, какая-нибудь строгая, суровая необходимость принуждала начальство к такой вредной по своим последствиям мере.
А если так,
если так мало опасности (то есть по-настоящему совершенно нет никакой), — для
чего такое серьезное отягощение больных, может быть в последние дни и часы их жизни, больных, которым свежий воздух еще нужней,
чем здоровым?
Ножные кандалы решительно ни от
чего не предостерегают;
а если так,
если назначаются они решеному каторжному только для одного наказания, то опять спрашиваю: неужели ж наказывать умирающего?
Это, положим, правда,
что она многое в нас заедает, да не все же, и часто иной хитрый и понимающий дело плут преловко прикрывает и оправдывает влиянием этой среды не одну свою слабость,
а нередко и просто подлость, особенно
если умеет красно говорить или писать.
— Ну, да уж
что! Уж так и быть, для тебя! Знаю,
что грешу, но уж так и быть… Помилую я тебя на этот раз, накажу легко. Ну,
а что,
если я тем самым тебе вред принесу? Я тебя вот теперь помилую, накажу легко,
а ты понадеешься,
что и другой раз так же будет, да и опять преступление сделаешь,
что тогда? Ведь на моей же душе…
Через минуту он уже и забывает свое внезапное ощущение и начинает смеяться или ругаться, судя по характеру;
а то вдруг с необыкновенным, вовсе не соразмерным с потребностью жаром схватится за рабочий урок,
если он задан ему, и начинает работать — работать изо всех сил, точно желая задавить в себе тяжестью работы что-то такое,
что само его теснит и давит изнутри.
Я думаю,
если б нарядить его и привезть под видом какого-нибудь графа в какой-нибудь столичный клуб, то он бы и тут нашелся, сыграл бы в вист, отлично бы поговорил, немного, но с весом, и в целый вечер, может быть, не раскусили бы,
что он не граф,
а бродяга.
Жила она больше, из хлеба, за казармами;
если же увидит, бывало, кого-нибудь из наших, то тотчас же еще за несколько шагов, в знак смирения, перекувырнется на спину: «Делай, дескать, со мной
что тебе угодно,
а я, видишь, и не думаю сопротивляться».
— Они претензию показывают, разве вы не знаете? Им, разумеется, не удастся: кто поверит каторжным? Станут разыскивать зачинщиков, и
если мы там будем, разумеется, на нас первых свалят обвинение в бунте. Вспомните, за
что мы пришли сюда. Их просто высекут,
а нас под суд. Майор нас всех ненавидит и рад погубить. Он нами сам оправдается.
— Мы во сто раз больше их рисковали бы,
если б вышли;
а для
чего? Je hais ces brigands. [Я ненавижу этих разбойников (фр.).] И неужели вы думаете хоть одну минуту,
что их претензия состоится?
Что за охота соваться в нелепость?
Но
если он и примирился с действительностью, то, разумеется, не по сердцу,
а разве по субординации,
что, впрочем, для него было одно и то же.
Могли подумать,
что он отпустил товарищей зазнамо, по взаимному соглашению, и
если б он промедлил объявить об исчезновении Куликова и А-ва, подозрения эти получили бы еще более вероятия.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга,
а что если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не так пьян, как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так, как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
— Нисколько, нимало, многоуважаемый и лучезарнейший князь, нимало! — восторженно вскричал Лебедев, прикладывая руку к сердцу, — а, напротив, именно и тотчас постиг, что ни положением в свете, ни развитием ума и сердца, ни накоплением богатств, ни прежним поведением моим, ниже познаниями, — ничем вашей почтенной и высоко предстоящей надеждам моим доверенности не заслуживаю;
а что если и могу служить вам, то как раб и наемщик, не иначе… я не сержусь, а грущу-с.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только,
что близко;
а вы вообразите себе,
что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня,
если б мог прижать вас в свои объятия.
Аммос Федорович.
А черт его знает,
что оно значит! Еще хорошо,
если только мошенник,
а может быть, и того еще хуже.
Городничий (с неудовольствием).
А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что?
а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да
если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую.
А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Купцы. Ей-ей!
А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой.
А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом,
а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»