Неточные совпадения
Я уже упоминал в начале моего рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло на
ум молвить о ней худое или легкомысленное
слово.
За столом, кончая яичницу, сидел господин лет сорока пяти, невысокого роста, сухощавый, слабого сложения, рыжеватый, с рыженькою редкою бородкой, весьма похожею на растрепанную мочалку (это сравнение и особенно
слово «мочалка» так и сверкнули почему-то с первого же взгляда в
уме Алеши, он это потом припомнил).
«Брак? Что это… брак… — неслось, как вихрь, в
уме Алеши, — у ней тоже счастье… поехала на пир… Нет, она не взяла ножа, не взяла ножа… Это было только „жалкое“
слово… Ну… жалкие
слова надо прощать, непременно. Жалкие
слова тешат душу… без них горе было бы слишком тяжело у людей. Ракитин ушел в переулок. Пока Ракитин будет думать о своих обидах, он будет всегда уходить в переулок… А дорога… дорога-то большая, прямая, светлая, хрустальная, и солнце в конце ее… А?.. что читают?»
Замечу еще, что он, в разговоре, от рассеянности ли какой, часто забывал
слова самые обычные, которые отлично знал, но которые вдруг почему-то у него из
ума выскакивали.
— О, д-да, и я то же говорю, — упрямо подхватил он, — один
ум хорошо, а два гораздо лучше. Но к нему другой с
умом не пришел, а он и свой пустил… Как это, куда он его пустил? Это
слово — куда он пустил свой
ум, я забыл, — продолжал он, вертя рукой пред своими глазами, — ах да, шпацирен.
Простите мне это
слово, господа присяжные заседатели, о ваших сердцах и
умах.
Феона. Ах, Аполитка, Аполитка, хороший ты парень, а зачем это только ты так ломаешься? К чему ты не от своего
ума слова говоришь, — важность эту на себя напускаешь?
«Земля еси и в землю отыдеши…» — повторила она в
уме слова песнопения. — Неужели только и будет, что одна земля и ничего больше? И что лучше: ничто или хоть бы что-нибудь, даже хоть самое плохонькое, но только чтобы существовать?»
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век
слова не скажу. Пусть же, себе на
уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание
слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим
умом и даром
слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в
уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и
слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих
слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил:
Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую от
ума и сердца, и которым они хотели назвать всё, что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то, о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.
Константин Левин смотрел на брата как на человека огромного
ума и образования, благородного в самом высоком значении этого
слова и одаренного способностью деятельности для общего блага.