Неточные совпадения
— Нет, ты фон Зон. Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон? Процесс такой уголовный был: его
убили в блудилище — так, кажется,
у вас сии места именуются, —
убили и ограбили и, несмотря на его почтенные лета, вколотили в ящик, закупорили и из Петербурга в Москву отослали в багажном вагоне, за нумером. А когда заколачивали, то блудные плясавицы пели песни и играли на гуслях, то есть на фортоплясах. Так вот это тот самый фон Зон и есть. Он из мертвых воскрес, так ли, фон Зон?
— Ничего, брат… я так с испугу. Ах, Дмитрий! Давеча эта кровь отца… — Алеша заплакал, ему давно хотелось заплакать, теперь
у него вдруг как бы что-то порвалось в душе. — Ты чуть не
убил его… проклял его… и вот теперь… сейчас… ты шутишь шутки… «кошелек или жизнь»!
С другой стороны, такая статья-с, как только сейчас смеркнется, да и раньше того, братец ваш с оружьем в руках явится по соседству: «Смотри, дескать, шельма, бульонщик: проглядишь ее
у меня и не дашь мне знать, что пришла, —
убью тебя прежде всякого».
«А когда он воротился, — с волнением прибавила Феня, — и я призналась ему во всем, то стала я его расспрашивать: отчего
у вас, голубчик Дмитрий Федорович, в крови обе руки», то он будто бы ей так и ответил, что эта кровь — человеческая и что он только что сейчас человека
убил, — «так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал как сумасшедший.
Выбежала я этта его молить, чтобы барыню не
убивал, к нему на квартиру, да
у Плотниковых лавки смотрю и вижу, что он уж отъезжает и что руки уж
у него не в крови» (Феня это заметила и запомнила).
Но ночь была темная, ворота
у Федора Павловича крепкие, надо опять стучать, с Федором же Павловичем знаком он был отдаленно — и вот он достучится, ему отворят, и вдруг там ничего не случилось, а насмешливый Федор Павлович пойдет завтра рассказывать по городу анекдот, как в полночь ломился к нему незнакомый чиновник Перхотин, чтоб узнать, не
убил ли его кто-нибудь.
Григорий же лепетал тихо и бессвязно: «
Убил… отца
убил… чего кричишь, дура… беги, зови…» Но Марфа Игнатьевна не унималась и все кричала и вдруг, завидев, что
у барина отворено окно и в окне свет, побежала к нему и начала звать Федора Павловича.
«Это ясно, это ясно! — повторял прокурор в чрезвычайном возбуждении, — это точь-в-точь
у подобных сорванцов так и делается: завтра
убью себя, а пред смертью кутеж».
Наконец дело дошло до той точки в рассказе, когда он вдруг узнал, что Грушенька его обманула и ушла от Самсонова тотчас же, как он привел ее, тогда как сама сказала, что просидит
у старика до полуночи: «Если я тогда не
убил, господа, эту Феню, то потому только, что мне было некогда», — вырвалось вдруг
у него в этом месте рассказа.
— Ну, в таком случае отца черт
убил! — сорвалось вдруг
у Мити, как будто он даже до сей минуты спрашивал все себя: «Смердяков или не Смердяков?»
— Господа, это Смердяков! — закричал он вдруг изо всей силы, — это он
убил, он ограбил! Только он один и знал, где спрятан
у старика конверт… Это он, теперь ясно!
— Ты этого еще не знаешь.
У нее в руках один документ есть, собственноручный, Митенькин, математически доказывающий, что он
убил Федора Павловича.
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот кто же знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что
у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать было, сударь?
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам!
Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву
у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч.
У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего
убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца
убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
Кстати, подозрения о том, что Митя мог
убить вместе со Смердяковым,
у Ивана никогда не было, да это не вязалось и с фактами.
— Говорю вам, нечего вам бояться. Ничего на вас не покажу, нет улик. Ишь руки трясутся. С чего
у вас пальцы-то ходят? Идите домой, не вы
убили.
— Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был
у него пред тем, как он повесился.
Убил отца он, а не брат. Он
убил, а я его научил
убить… Кто не желает смерти отца?..
— То-то и есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! — обернулся он вдруг на публику. —
Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош! Есть
у вас вода или нет, дайте напиться, Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
Но прочтите, прочтите внимательно, пожалуйста внимательнее, и вы увидите, что он в письме все описал, все заранее: как
убьет отца и где
у того деньги лежат.
Оно написано за двое суток до преступления, и, таким образом, нам твердо теперь известно, что за двое суток до исполнения своего страшного замысла подсудимый с клятвою объявлял, что если не достанет завтра денег, то
убьет отца, с тем чтобы взять
у него деньги из-под подушки „в пакете с красною ленточкой, только бы уехал Иван“.
Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество со стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков согласился лишь не сопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он дал
убить барина, не кричал, не сопротивлялся, — заранее выговорил себе
у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы в падучей, «а ты там
убивай себе как угодно, моя изба с краю».
«Буду просить
у всех людей, а не дадут люди,
убью отца и возьму
у него под тюфяком, в пакете с розовою ленточкой, только бы уехал Иван» — полная-де программа убийства, как же не он?
Он мог ворваться, пробежать по комнатам, мог оттолкнуть отца, мог даже ударить отца, но, удостоверившись, что Светловой нет
у него, убежал, радуясь, что ее нет и что убежал, отца не
убив.
Неточные совпадения
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь:
убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. //
У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
«Избави Бог, Парашенька, // Ты в Питер не ходи! // Такие есть чиновники, // Ты день
у них кухаркою, // А ночь
у них сударкою — // Так это наплевать!» // «Куда ты скачешь, Саввушка?» // (Кричит священник сотскому // Верхом, с казенной бляхою.) // — В Кузьминское скачу // За становым. Оказия: // Там впереди крестьянина //
Убили… — «Эх!.. грехи!..»
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка
убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар
у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Левин остался
у линейки и с завистью смотрел на охотников. Охотники прошли всё болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного
убил Васенька, ничего не было в болоте.
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич
убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой
у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.