— Говорил ли вам по крайней мере брат ваш, что намерен убить своего отца? —
спросил прокурор. — Вы можете не отвечать, если найдете это нужным, — прибавил он.
— При аресте в селе Мокром, — припоминая,
спросил прокурор, — все видели и слышали, как вы, выбежав из другой комнаты, закричали: «Я во всем виновата, вместе в каторгу пойдем!» Стало быть, была уже и у вас в ту минуту уверенность, что он отцеубийца?
Неточные совпадения
Скажите мне, — быстро
спросил он, обводя
прокурора и следователя глазами.
— Знаки? Какие же это знаки? — с жадным, почти истерическим любопытством проговорил
прокурор и вмиг потерял всю сдержанную свою осанку. Он
спросил, как бы робко подползая. Он почуял важный факт, ему еще не известный, и тотчас же почувствовал величайший страх, что Митя, может быть, не захочет открыть его в полноте.
— Вы обо всем нас можете
спрашивать, — с холодным и строгим видом ответил
прокурор, — обо всем, что касается фактической стороны дела, а мы, повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый вопрос. Мы нашли слугу Смердякова, о котором вы
спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни. Медик, бывший с нами, освидетельствовав больного, сказал даже нам, что он не доживет, может быть, и до утра.
— Что ж, неужели и рубашку снимать? — резко
спросил было он, но Николай Парфенович ему не ответил: он вместе с
прокурором был углублен в рассматривание сюртука, панталон, жилета и фуражки, и видно было, что оба они очень заинтересовались осмотром: «Совсем не церемонятся, — мелькнуло у Мити, — даже вежливости необходимой не наблюдают».
— Позвольте
спросить, — проговорил наконец
прокурор, — не объявляли ли вы хоть кому-нибудь об этом обстоятельстве прежде… то есть что полторы эти тысячи оставили тогда же, месяц назад, при себе?
Этот вопрос о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем, кого мог об этом
спросить из свидетелей, с такою же настойчивостью, как и
прокурор свой вопрос о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто не видал, хотя очень многие о нем слышали.
Разумеется, ввязался и
прокурор. Он попросил Алешу еще раз описать, как это все было, и несколько раз настаивал,
спрашивая: точно ли подсудимый, бия себя в грудь, как бы на что-то указывал? Может быть, просто бил себя кулаком по груди?
— Скажите, подсудимый, — ленивым голосом
спрашивал прокурор, потирая себе лоб, — вы говорили… лавочнику Анисимову: «Погоди! я тебе отплачу!»
— Да? Вот как! — сказал прокурор. — Это действительно очень исключительный случай. Вы, кажется, гласный красноперского земства? —
спросил прокурор, как бы вспоминая, что он слышал прежде про этого Нехлюдова, теперь заявлявшего такое странное решение.
Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения ответов. Опять все сели, и председатель
спросил прокурора, каким наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.
Неточные совпадения
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и
прокуроры, и как председатель
спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Чичиков, высунувшись, велел Петрушке
спросить, кого хоронят, и узнал, что хоронят
прокурора.
Вошел местный товарищ
прокурора Брюн де Сент-Ипполит, щеголь и красавец, — Тагильский протянул руку за письмом,
спрашивая: — Не знаете? — Вопрос прозвучал утвердительно, и это очень обрадовало Самгина, он крепко пожал руку щеголя и на его вопрос: «Как — Париж, э?» — легко ответил:
В тюрьме он устроился удобно, насколько это оказалось возможным; камеру его чисто вымыли уголовные, обед он получал с воли, из ресторана; читал, занимался ликвидацией предприятий Варавки, переходивших в руки Радеева. Несколько раз его посещал, в сопровождении товарища
прокурора, Правдин, адвокат городского головы; снова явилась Варвара и, сообщив, что его скоро выпустят,
спросила быстрым шепотком:
— Предварительное следствие закончено, обвинительный акт — готов, но еще не подписан
прокурором. — Он остановился пред Самгиным и, почти касаясь его животом,
спросил: