Неточные совпадения
Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен был (купно
с Федором Павловичем) в опекуны ребенку, потому что все же после матери
оставалось именьице — дом и поместье.
Последний сыночек
оставался, четверо было у нас
с Никитушкой, да не стоят у нас детушки, не стоят, желанный, не стоят.
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей пришлю,
оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к отцу игумену, надо извиниться в том, что мы
с вами там накутили…
Миусов умолк. Произнеся последние слова своей тирады, он
остался собою совершенно доволен, до того, что и следов недавнего раздражения не
осталось в душе его. Он вполне и искренно любил опять человечество. Игумен,
с важностью выслушав его, слегка наклонил голову и произнес в ответ...
— А коли Петру Александровичу невозможно, так и мне невозможно, и я не
останусь. Я
с тем и шел. Я всюду теперь буду
с Петром Александровичем: уйдете, Петр Александрович, и я пойду,
останетесь — и я
останусь. Родственным-то согласием вы его наипаче кольнули, отец игумен: не признает он себя мне родственником! Так ли, фон Зон? Вот и фон Зон стоит. Здравствуй, фон Зон.
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут
оставаться! Приходи сейчас ко мне в город. У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка
с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
Ночевал он нередко совсем один в доме, отсылая слуг во флигель, но большею частью
с ним
оставался по ночам слуга Смердяков, спавший в передней на залавке.
Что же, Григорий Васильевич, коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и увидите сами в тот же момент, что ничего не съедет-с, а все
останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с.
Вот я, может быть, пойду да и скажу ему сейчас, чтоб он у меня
с сего же дня
остался…
— А так и
оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах. Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну.
Алеша твердо и горячо решил, что, несмотря на обещание, данное им, видеться
с отцом, Хохлаковыми, братом и Катериной Ивановной, — завтра он не выйдет из монастыря совсем и
останется при старце своем до самой кончины его.
— На минутку!
Останьтесь еще на одну минуту. Я хочу услышать мнение вот этого человека, которому я всем существом своим доверяю. Катерина Осиповна, не уходите и вы, — прибавила она, обращаясь к госпоже Хохлаковой. Она усадила Алешу подле себя, а Хохлакова села напротив, рядом
с Иваном Федоровичем.
Нет уж, где нам дворянами оставаться-с.
Еще хуже того, если он не убьет, а лишь только меня искалечит: работать нельзя, а рот-то все-таки
остается, кто ж его накормит тогда, мой рот, и кто ж их-то всех тогда накормит-с?
Ведь они только двое мне и
остались, так как батюшка ваш Федор Павлович не только мне доверять перестал, по одной посторонней причине-с, но еще сам, заручившись моими расписками, в суд меня тащить хочет.
— И вот теперь, кроме всего, мой друг уходит, первый в мире человек, землю покидает. Если бы вы знали, если бы вы знали, Lise, как я связан, как я спаян душевно
с этим человеком! И вот я
останусь один… Я к вам приду, Lise… Впредь будем вместе…
О, ты знал, что подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек
останется с Богом, не нуждаясь в чуде.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли
с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих
остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Потом, за разговором, Смердяков на время позабылся, но, однако же,
остался в его душе, и только что Иван Федорович расстался
с Алешей и пошел один к дому, как тотчас же забытое ощущение вдруг быстро стало опять выходить наружу.
— Эти самые три тысячи-с они к тому же считают как бы за свои собственные и так сами мне объяснили: «Мне, говорят, родитель
остается еще три тысячи ровно должен».
Так вот теперь это взямши, рассудите сами, Иван Федорович, что тогда ни Дмитрию Федоровичу, ни даже вам-с
с братцем вашим Алексеем Федоровичем уж ничего-то ровно после смерти родителя не
останется, ни рубля-с, потому что Аграфена Александровна для того и выйдут за них, чтобы все на себя отписать и какие ни на есть капиталы на себя перевести-с.
Остались мы тогда одни
с матушкой.
Служанки же повинились, что были на пирушке и что входные двери
с крыльца
оставались незапертыми до их возвращения.
Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом,
с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке
остался.
Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а
с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и
осталось бесчувственным.
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно,
с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду. Все это в один миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо его
оставалось неизменным и холодным как у истукана.
— Я, батюшка,
останусь здесь со свечой и буду ловить мгновение. Пробудится, и тогда я начну… За свечку я тебе заплачу, — обратился он к сторожу, — за постой тоже, будешь помнить Дмитрия Карамазова. Вот только
с вами, батюшка, не знаю теперь как быть: где же вы ляжете?
Дорогой, когда бежал, он, должно быть, дотрагивался ими до своего лба, вытирая
с лица пот, так что и на лбу, и на правой щеке
остались красные пятна размазанной крови.
«Не пьян ведь, а какую ахинею порет!» — подумал вслед ему Петр Ильич. Он расположился было
остаться присмотреть за тем, как будут снаряжать воз (на тройке же)
с остальными припасами и винами, предчувствуя, что надуют и обсчитают Митю, но вдруг, сам на себя рассердившись, плюнул и пошел в свой трактир играть на биллиарде.
— Из города эти, двое господ… Из Черней возвращались, да и
остались. Один-то, молодой, надоть быть родственник господину Миусову, вот только как звать забыл… а другого, надо полагать, вы тоже знаете: помещик Максимов, на богомолье, говорит, заехал в монастырь ваш там, да вот
с родственником этим молодым господина Миусова и ездит…
Трифон Борисыч напрасно сожалел Митю: он тогда у него сам
с полдюжины бутылок шампанского утаил, а под столом сторублевую бумажку поднял и зажал себе в кулак. Так и
осталась она у него в кулаке.
Доктор же
остался в доме Федора Павловича, имея в предмете сделать наутро вскрытие трупа убитого, но, главное, заинтересовался именно состоянием больного слуги Смердякова: «Такие ожесточенные и такие длинные припадки падучей, повторяющиеся беспрерывно в течение двух суток, редко встретишь, и это принадлежит науке», — проговорил он в возбуждении отъезжавшим своим партнерам, и те его поздравили, смеясь,
с находкой.
— Ну и решился убить себя. Зачем было
оставаться жить: это само собой в вопрос вскакивало. Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший
с любовью после пяти лет завершить законным браком обиду. Ну и понял, что все для меня пропало… А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория… Зачем же жить? Ну и пошел выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету себе пулю в башку всадить…
Остались с Митей одни мужики и стояли молча, не спуская
с него глаз.
— Ну что ж теперь, пороть розгами, что ли, меня начнете, ведь больше-то ничего не
осталось, — заскрежетал он, обращаясь к прокурору. К Николаю Парфеновичу он и повернуться уже не хотел, как бы и говорить
с ним не удостоивая. «Слишком уж пристально мои носки осматривал, да еще велел, подлец, выворотить, это он нарочно, чтобы выставить всем, какое у меня грязное белье!»
Но его выслушали
с самым полным негодованием и тотчас назвали за это «шалуном», чем он и
остался очень доволен.
— Кто это мне под голову подушку принес? Кто был такой добрый человек! — воскликнул он
с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и бог знает какое благодеяние оказали ему. Добрый человек так потом и
остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
Осталась она после мужа лет восемнадцати, прожив
с ним всего лишь около году и только что родив ему сына.
Коля ж вычитал об основателях Трои у Смарагдова, хранившегося в шкапе
с книгами, который
остался после родителя.
Костя же, если не соглашался
с нею, то всегда почти шел апеллировать к Коле Красоткину, и уж как тот решал, так оно и
оставалось в виде абсолютного приговора для всех сторон.
Этот бездомный старичок, как воротился тогда, еще месяца два тому,
с Грушенькой из Мокрого, так и
остался у ней и при ней
с тех пор неотлучно.
«Ну, Бог
с тобой,
оставайся уж», — решила в тоске Грушенька, сострадательно ему улыбнувшись.
Так
с тех пор и
остался у ней скитающийся приживальщик.
— Это я тогда по единому к вам дружеству и по сердечной моей преданности, предчувствуя в доме беду-с, вас жалеючи. Только себя больше вашего сожалел-с. Потому и говорил: уезжайте от греха, чтобы вы поняли, что дома худо будет, и
остались бы родителя защитить.
— Да им что же больше
остается? — горько осклабился Смердяков, — и кто же им поверит после всех тех улик? Дверь-то Григорий Васильевич отпертую видели-с, после этого как же-с. Да что уж, Бог
с ними! Себя спасая, дрожат…
— Как же вам на них не рассчитывать было-с; ведь убей они, то тогда всех прав дворянства лишатся, чинов и имущества, и в ссылку пойдут-с. Так ведь тогда ихняя часть-с после родителя вам
с братцем Алексеем Федоровичем
останется, поровну-с, значит, уже не по сороку, а по шестидесяти тысяч вам пришлось бы каждому-с. Это вы на Дмитрия Федоровича беспременно тогда рассчитывали!
— Как же это нет-с? Следовало, напротив, за такие мои тогдашние слова вам, сыну родителя вашего, меня первым делом в часть представить и выдрать-с… по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по моему весьма глупому слову-с и едете, что было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало
оставаться, чтобы хранить жизнь родителя… Как же мне было не заключить?
Если б
остались, то тогда бы ничего и не произошло, я бы так и знал-с, что вы дела этого не хотите, и ничего бы не предпринимал.
Так она там
с лишком две недели
оставалась, сумма-то эта самая-с, потом уж после больницы вынул.
А пакет тут же бросили, уже не успев рассудить, что он уликой им после них
останется, потому что они вор непривычный-с и прежде никогда ничего явно не крали, ибо родовые дворяне-с, а если теперь украсть и решились, то именно как бы не украсть, а свое собственное только взять обратно пришли, так как всему городу об этом предварительно повестили и даже похвалялись зараньше вслух пред всеми, что пойдут и собственность свою от Федора Павловича отберут.