Неточные совпадения
Профессор
с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не
с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове
оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения,
с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал...
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение, что два человека,
оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьезно обращаться друг
с другом и не могут даже быть оскорблены один другим.
И она стала говорить
с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему всё-таки легче было сделать эту неловкость, чем
остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он
с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины
остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он
с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и
осталась, а это увлечение не души его…
Облонский обедал дома; разговор был общий, и жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях мужа
с женой
оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
— Нет, я не
останусь, — ответила Анна улыбаясь; но, несмотря на улыбку, и Корсунский и хозяин поняли по решительному тону,
с каким она отвечала, что она не
останется.
Оставшись один
с Марьей Николаевной, Левин обратился к ней...
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и
остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и
с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
Из частого лесу, где
оставался еще снег, чуть слышно текла еще извилистыми узкими ручейками вода. Мелкие птицы щебетали и изредка пролетали
с дерева на дерево.
Но в последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения, только
с тем, чтоб
оставаться в полку, где он мог видеться
с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные лица, и она переменила свое мнение.
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами,
с тем чтобы всё
оставалось по старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет
с сыном.
Взволнованная и слишком нервная Фру-Фру потеряла первый момент, и несколько лошадей взяли
с места прежде ее, но, еще не доскакивая реки, Вронский, изо всех сил сдерживая влегшую в поводья лошадь, легко обошел трех, и впереди его
остался только рыжий Гладиатор Махотина, ровно и легко отбивавший задом пред самим Вронским, и еще впереди всех прелестная Диана, несшая ни живого, ни мертвого Кузовлева.
Оставалась одна последняя канавка
с водой в два аршина.
Яшвин
с фуражкой догнал его, проводил его до дома, и через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго
осталось в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.
Внешние отношения Алексея Александровича
с женою были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла в том, что он еще более был занят, чем прежде. Как и в прежние года, он
с открытием весны поехал на воды за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно, вернулся в июле и тотчас же
с увеличенною энергией взялся за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он
остался в Петербурге.
Когда всё это так твердо установилось, Кити стало очень скучно, тем более что князь уехал в Карлсбад, и она
осталась одна
с матерью.
— Кити, не было ли у тебя чего-нибудь неприятного
с Петровыми? — сказала княгиня, когда они
остались одни. — Отчего она перестала присылать детей и ходить к нам?
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными
оставались углы
с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала в деревне в детстве, и у ней
осталось впечатление, что деревня есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (
с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё есть, всё дешево, всё можно достать, и детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
А в душе Алексея Александровича, несмотря на полное теперь, как ему казалось, презрительное равнодушие к жене,
оставалось в отношении к ней одно чувство — нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла соединиться
с Вронским, чтобы преступление ее было для нее выгодно.
Он прочел письмо и
остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив в конверт
с деньгами, он
с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
«После того, что произошло, я не могу более
оставаться в вашем доме. Я уезжаю и беру
с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю,
с кем из родителей должен быть сын; но я беру его
с собой, потому что без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда
останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи
с человеком чужим, независимым,
с которым она не может жить одною жизнью.
Сафо, закурив папиросу, ушла в сад
с двумя молодыми людьми. Бетси и Стремов
остались зa чаем.
Лестные речи этого умного человека, наивная, детская симпатия, которую выражала к ней Лиза Меркалова, и вся эта привычная светская обстановка, — всё это было так легко, а ожидало ее такое трудное, что она
с минуту была в нерешимости, не
остаться ли, не отдалить ли еще тяжелую минуту объяснения.
Получив письмо мужа, она знала уже в глубине души, что всё
останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться
с любовником.
— Как же новые условия могут быть найдены? — сказал Свияжский, поев простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. — Все возможные отношения к рабочей силе определены и изучены, сказал он. — Остаток варварства — первобытная община
с круговою порукой сама собой распадается, крепостное право уничтожилось,
остается только свободный труд, и формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер — и из этого вы не выйдете.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ― быть обманутым мужем и желаю законно разорвать сношения
с женою, то есть развестись, но притом так, чтобы сын не
оставался с матерью.
— Нельзя согласиться даже
с тем, — сказал он, — чтобы правительство имело эту цель. Правительство, очевидно, руководствуется общими соображениями,
оставаясь индифферентным к влияниям, которые могут иметь принимаемые меры. Например, вопрос женского образования должен бы был считаться зловредным, но правительство открывает женские курсы и университеты.
— Мы
с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были, — сказала она
с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он
остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
«Как же я
останусь один без нее?»
с ужасом подумал он и взял мелок. — Постойте, — сказал он, садясь к столу. — Я давно хотел спросить у вас одну вещь. Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза.
Когда Кити уехала и Левин
остался один, он почувствовал такое беспокойство без нее и такое нетерпеливое желание поскорее, поскорее дожить до завтрашнего утра, когда он опять увидит ее и навсегда соединится
с ней, что он испугался, как смерти, этих четырнадцати часов, которые ему предстояло провести без нее.
Ему необходимо было быть и говорить
с кем-нибудь, чтобы не
оставаться одному, чтоб обмануть время.
Но Левину неприятны были эти слова Дарьи Александровны. Она не могла понять, как всё это было высоко и недоступно ей, и она не должна была сметь упоминать об этом. Левин простился
с ними, но, чтобы не
оставаться одному, прицепился к своему брату.
Элегантный слуга
с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и
с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и
осталась у него ходить за ним.
Чрез месяц Алексей Александрович
остался один
с сыном на своей квартире, а Анна
с Вронским уехала за границу, не получив развода и решительно отказавшись от него.
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого
оставалось пять недель, было невозможно, так как половина приданого не могла поспеть к этому времени; но она не могла не согласиться
с Левиным, что после поста было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого была очень больна и могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну
с тех пор, как у ней
осталась одна эта девочка, что Анна редко вспоминала о сыне.
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных художников только
с той целью, чтоб иметь право сказать, что искусство пало и что чем больше смотришь на новых, тем более видишь, как неподражаемы
остались великие древние мастера.
Оставаться с таким несправедливым обвинением было мучительно, но, оправдавшись, сделать ей больно было еще хуже.
Оставшись один и убрав свои тетради в новый, купленный ею портфель, он стал умывать руки в новом умывальнике
с новыми, всё
с нею же появившимися элегантными принадлежностями.
Оставался один грязный нумер, рядом
с которым к вечеру обещали опростать другой.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе
с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти
с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно
остается для Левина.
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто вспоминал этот текст. Ему казалось, что,
с тех пор как он
остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям
с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней
осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
Он говорил, что очень сожалеет, что служба мешает ему провести
с семейством лето в деревне, что для него было бы высшим счастием, и,
оставаясь в Москве, приезжал изредка в деревню на день и два.
— Ты во многом переменился
с тех пор, как женился, и к лучшему, — сказал Сергей Иванович, улыбаясь Кити и, очевидно, мало интересуясь начатым разговором, — но
остался верен своей страсти защищать самые парадоксальные темы.
Левин
остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать
с княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он видел в лице своей жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
Левин
остался у линейки и
с завистью смотрел на охотников. Охотники прошли всё болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного убил Васенька, ничего не было в болоте.