Неточные совпадения
Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения,
один только брат Дмитрий; остальные же все придут из целей легкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных — вот что
понимал Алеша.
Умоляющая улыбка светилась на губах его; он изредка подымал руку, как бы желая остановить беснующихся, и уж, конечно,
одного жеста его было бы достаточно, чтобы сцена была прекращена; но он сам как будто чего-то еще выжидал и пристально приглядывался, как бы желая что-то еще
понять, как бы еще не уяснив себе чего-то.
Тут влюбится человек в какую-нибудь красоту, в тело женское, или даже только в часть
одну тела женского (это сладострастник может
понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество; будучи честен, пойдет и украдет; будучи кроток — зарежет, будучи верен — изменит.
Важный и величественный Григорий обдумывал все свои дела и заботы всегда
один, так что Марфа Игнатьевна раз навсегда давно уже
поняла, что в советах ее он совсем не нуждается.
Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих лучших чувствах, увидав Лизавету, и хотя
понял, что это «юродивая», как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая девка, скитающаяся в
одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь не было.
Он с видимым удовольствием обращался к Григорию, отвечая, в сущности, на
одни лишь вопросы Федора Павловича и очень хорошо
понимая это, но нарочно делая вид, что вопросы эти как будто задает ему Григорий.
Для меня мовешек не существовало: уж
одно то, что она женщина, уж это
одно половина всего… да где вам это
понять!
— Я, кажется, все
понял из давешних восклицаний и кой из чего прежнего. Дмитрий, наверно, просил тебя сходить к ней и передать, что он… ну… ну,
одним словом, «откланивается»?
— Да вы-то меня, может, тоже не так совсем
понимаете, милая барышня, я, может, гораздо дурнее того, чем у вас на виду. Я сердцем дурная, я своевольная. Я Дмитрия Федоровича, бедного, из-за насмешки
одной тогда заполонила.
На вопрос его о штабс-капитане, несколько раз повторенный,
одна из них,
поняв наконец, что спрашивают жильцов, ткнула ему пальцем чрез сени, указывая на дверь в чистую избу.
— Совершенно справедливо на этот раз изволите из себя выходить, Варвара Николавна, и я вас стремительно удовлетворю. Шапочку вашу наденьте, Алексей Федорович, а я вот картуз возьму — и пойдемте-с. Надобно вам
одно серьезное словечко сказать, только вне этих стен. Эта вот сидящая девица — это дочка моя-с, Нина Николаевна-с, забыл я вам ее представить — ангел Божий во плоти… к смертным слетевший… если можете только это
понять…
— Сам
понимаешь, значит, для чего. Другим
одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота. Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует. Именно теперь, как старики все полезли вдруг практическими вопросами заниматься. Ты из-за чего все три месяца глядел на меня в ожидании? Чтобы допросить меня: «Како веруеши али вовсе не веруеши?» — вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, ведь так?
— Я тебе должен сделать
одно признание, — начал Иван: — я никогда не мог
понять, как можно любить своих ближних.
Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется в
один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!» Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами: «Прав ты, Господи», то уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.
— Я не совсем
понимаю, Иван, что это такое? — улыбнулся все время молча слушавший Алеша, — прямо ли безбрежная фантазия или какая-нибудь ошибка старика, какое-нибудь невозможное qui pro quo? [«
одно вместо другого», путаница, недоразумение (лат.).]
Уж по
одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно
понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным.
Этого уж никто тогда у нас не мог
понять, а он от радости плачет: «Да, говорит, была такая Божия слава кругом меня: птички, деревья, луга, небеса,
один я жил в позоре,
один все обесчестил, а красы и славы не приметил вовсе».
Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердца, — посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы
одни безбожные и глупые и не
понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть
понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…
Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и
поймут все разом, как неестественно отделились
один от другого.
— Идите, — говорю, — объявите людям. Все минется,
одна правда останется. Дети
поймут, когда вырастут, сколько в великой решимости вашей было великодушия.
«Господи! — мыслю про себя, — о почтении людей думает в такую минуту!» И до того жалко мне стало его тогда, что, кажись, сам бы разделил его участь, лишь бы облегчить его. Вижу, он как исступленный. Ужаснулся я,
поняв уже не умом
одним, а живою душой, чего стоит такая решимость.
Ты же
один разик тоже не утерпел и дал мне
понять, что я «бесчестен»…
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду. Все это в
один миг, вероятно,
понял старик Самсонов, хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
— Ох нет, вы меня не так
поняли, Дмитрий Федорович. Если так, то вы не
поняли меня. Я говорила про прииски… Правда, я вам обещала больше, бесконечно больше, чем три тысячи, я теперь все припоминаю, но я имела в виду
одни прииски.
Он бросился вон. Испуганная Феня рада была, что дешево отделалась, но очень хорошо
поняла, что ему было только некогда, а то бы ей, может, несдобровать. Но, убегая, он все же удивил и Феню, и старуху Матрену
одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а в ней пестик, небольшой медный пестик, в четверть аршина всего длиною. Митя, выбегая и уже отворив
одною рукой дверь, другою вдруг на лету выхватил пестик из ступки и сунул себе в боковой карман, с ним и был таков.
— Ну вот, ну вот, экой ты! — укоризненно воскликнула Грушенька. — Вот он такой точно ходил ко мне, — вдруг заговорит, а я ничего не
понимаю. А
один раз так же заплакал, а теперь вот в другой — экой стыд! С чего ты плачешь-то? Было бы еще с чего? — прибавила она вдруг загадочно и с каким-то раздражением напирая на свое словечко.
Ну,
одним словом, говорил, и она
поняла.
— Ни
одному слову не верите, вот почему! Ведь
понимаю же я, что до главной точки дошел: старик теперь там лежит с проломленною головой, а я — трагически описав, как хотел убить и как уже пестик выхватил, я вдруг от окна убегаю… Поэма! В стихах! Можно поверить на слово молодцу! Ха-ха! Насмешники вы, господа!
Илюша же и говорить не мог. Он смотрел на Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но в комнате
понимал это, может быть, лишь
один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
Я вас просто прошу пойти к Lise, разузнать у ней все, как вы только
один умеете это сделать, и прийти рассказать мне, — мне, матери, потому что, вы
понимаете, я умру, я просто умру, если все это будет продолжаться, или убегу из дома.
— Слушай, — проговорил Иван Федорович, словно опять начиная теряться и что-то усиливаясь сообразить, — слушай… Я много хотел спросить тебя еще, но забыл… Я все забываю и путаюсь… Да! Скажи ты мне хоть это
одно: зачем ты пакет распечатал и тут же на полу оставил? Зачем не просто в пакете унес… Ты когда рассказывал, то мне показалось, что будто ты так говорил про этот пакет, что так и надо было поступить… а почему так надо — не могу
понять…
У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де
поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые —
один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни
одной книги.
«Сам видел, в руках у них видел три тысячи как
одну копеечку, глазами созерцал, уж нам ли счету не понимать-с!» — восклицал Трифон Борисович, изо всех сил желая угодить «начальству».