Неточные совпадения
Юность и молодость его протекли беспорядочно:
в гимназии он
не доучился, попал потом
в одну военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожил довольно
денег.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и
в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился
в наш городок
в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже
деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам,
в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права
не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него
денег на воспитание его же детей
не вытащишь (хотя тот прямо никогда
не отказывал, а только всегда
в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь
в чувствительностях), он принял
в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот долгое время даже и рос
в его семействе.
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился
в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал,
не знал его и
не помнил, и хоть
не дал бы, конечно,
денег ни за что и ни
в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят
денег.
Да и вообще говоря, он как бы вовсе
не знал цены
деньгам, разумеется
не в буквальном смысле говоря.
Петр Александрович Миусов, человек насчет
денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек
в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без
денег на площади незнакомого
в миллион жителей города, и он ни за что
не погибнет и
не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если
не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это
не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие».
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя
в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе
в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь
денег не полагалось, а была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент
в жизни собственного сердца.
— Сами давно знаете, что надо делать, ума
в вас довольно:
не предавайтесь пьянству и словесному невоздержанию,
не предавайтесь сладострастию, а особенно обожанию
денег, да закройте ваши питейные дома, если
не можете всех, то хоть два или три. А главное, самое главное —
не лгите.
— Обвиняют
в том, что я детские
деньги за сапог спрятал и взял баш на баш; но позвольте, разве
не существует суда?
Он знал наверно, что будет
в своем роде деятелем, но Алешу, который был к нему очень привязан, мучило то, что его друг Ракитин бесчестен и решительно
не сознает того сам, напротив, зная про себя, что он
не украдет
денег со стола, окончательно считал себя человеком высшей честности.
Зайдет она, бывало,
в богатую лавку, садится, тут дорогой товар лежит, тут и
деньги, хозяева никогда ее
не остерегаются, знают, что хоть тысячи выложи при ней
денег и забудь, она из них
не возьмет ни копейки.
Ее все любили и нуждались
в ней, потому что портниха была знатная: был талант,
денег за услуги
не требовала, делала из любезности, но когда дарили —
не отказывалась принять.
Испугалась ужасно: «
Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «
Не беспокойтесь, говорю, никому
не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам только на сей счет тоже
в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него
не окажется, так чем под суд-то, а потом
в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз
деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и
в святости секрет сохраню».
Ну, а подполковник казенную сумму сдал — благополучно и всем на удивленье, потому что никто уже у него
денег в целости
не предполагал.
На пакете же написано: «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет прийти»; сам нацарапал,
в тишине и
в тайне, и никто-то
не знает, что у него
деньги лежат, кроме лакея Смердякова,
в честность которого он верит, как
в себя самого.
— Он. Величайший секрет. Даже Иван
не знает ни о
деньгах, ни о чем. А старик Ивана
в Чермашню посылает на два, на три дня прокатиться: объявился покупщик на рощу срубить ее за восемь тысяч, вот и упрашивает старик Ивана: «помоги, дескать, съезди сам» денька на два, на три, значит. Это он хочет, чтобы Грушенька без него пришла.
— А коли так, то он еще
не погиб! Он только
в отчаянии, но я еще могу спасти его. Стойте:
не передавал ли он вам что-нибудь о
деньгах, о трех тысячах?
—
Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается
в его сердце и что
в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти
деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Я
в Москве телеграммой спрашивала и давно знаю, что
деньги не получены.
— То-то и есть, что
не отдал, и тут целая история, — ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что
деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит
в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
— Его, главное, надо теперь убедить
в том, что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на то, что он у нас
деньги берет, — продолжал
в своем упоении Алеша, — и
не только на равной, но даже на высшей ноге…
— Вздор! — крикнул Иван Федорович почти
в исступлении. — Дмитрий
не пойдет грабить
деньги, да еще убивать при этом отца. Он мог вчера убить его за Грушеньку, как исступленный злобный дурак, но грабить
не пойдет!
Ибо привык надеяться на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу
не верить
в людскую помощь,
в людей и
в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его
деньги и приобретенные им права его.
Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг:
не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни
деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими
в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
Краденые же вещи и
деньги мало смущали его, ибо (все так же рассуждал он) сделана кража
не для корысти, а для отвода подозрений
в другую сторону.
Не то чтоб она давала
деньги в рост, но известно было, например, что
в компании с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела на иных из этих векселей по рублю на гривенник.
Конечно, у Грушеньки были
деньги, но
в Мите на этот счет вдруг оказалась страшная гордость: он хотел увезти ее сам и начать с ней новую жизнь на свои средства, а
не на ее; он вообразить даже
не мог, что возьмет у нее ее
деньги, и страдал от этой мысли до мучительного отвращения.
Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему с какою-то дичью за
деньгами, —
не знаю, что именно побудило тогда старика, но
в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, —
в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Но, таким образом, запомнился и обозначился факт, что «накануне некоторого события,
в полдень, у Мити
не было ни копейки и что он, чтобы достать
денег, продал часы и занял три рубля у хозяев, и все при свидетелях».
Но таким образом опять получился факт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором будет мною говорено ниже, у Мити
не было ни копейки
денег, и он за десять рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались
в руках его тысячи…
И вот давеча утром, на телеге, его озарила самая яркая мысль: «Да если уж она так
не хочет, чтоб я женился на Катерине Ивановне, и
не хочет до такой степени (он знал, что почти до истерики), то почему бы ей отказать мне теперь
в этих трех тысячах, именно для того, чтоб я на эти
деньги мог, оставив Катю, укатить навеки отсюдова?
Петр Ильич все больше и больше удивлялся:
в руках Мити он вдруг рассмотрел кучу
денег, а главное, он держал эту кучу и вошел с нею, как никто
деньги не держит и никто с ними
не входит: все кредитки нес
в правой руке, точно напоказ, прямо держа руку пред собою.
—
Не сметь! — вскричал Петр Ильич. — У меня дома нельзя, да и дурное баловство это. Спрячьте ваши
деньги, вот сюда положите, чего их сорить-то? Завтра же пригодятся, ко мне же ведь и придете десять рублей просить. Что это вы
в боковой карман всё суете? Эй, потеряете!
Слишком помнили, как он недели три-четыре назад забрал точно так же разом всякого товару и вин на несколько сот рублей чистыми
деньгами (
в кредит-то бы ему ничего, конечно,
не поверили), помнили, что так же, как и теперь,
в руках его торчала целая пачка радужных и он разбрасывал их зря,
не торгуясь,
не соображая и
не желая соображать, на что ему столько товару, вина и проч.?
Пришел
в трактир он
в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять
деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить
в Мокрое с Грушенькой. Это было принято почти с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили
не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
— Господи! А я думала, он опять говорить хочет, — нервозно воскликнула Грушенька. — Слышишь, Митя, — настойчиво прибавила она, — больше
не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно. Я сама пить буду, а наливки я терпеть
не могу. А лучше всего, что сам прикатил, а то скучища… Да ты кутить, что ли, приехал опять? Да спрячь деньги-то
в карман! Откуда столько достал?
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал,
не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани,
деньгами, и очень негодовал на то, что девки пьют ликер и едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
— Сегодня,
в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него
денег не было, а сегодня же
в девять часов он вошел ко мне, неся
в руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно
в две или даже
в три тысячи рублей.
«Помните того парня, господа, что убил купца Олсуфьева, ограбил на полторы тысячи и тотчас же пошел, завился, а потом,
не припрятав даже хорошенько
денег, тоже почти
в руках неся, отправился к девицам».
— Э, господа,
не надо бы мелочи: как, когда и почему, и почему именно
денег столько, а
не столько, и вся эта гамазня… ведь эдак
в трех томах
не упишешь, да еще эпилог потребуется!
Продажа часов за шесть рублей, чтобы добыть на дорогу
денег, совсем еще
не известная следователю и прокурору, возбудила тотчас же все чрезвычайное их внимание, и уже к безмерному негодованию Мити: нашли нужным факт этот
в подробности записать, ввиду вторичного подтверждения того обстоятельства, что у него и накануне
не было уже ни гроша почти
денег.
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и
не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор.
В ответе на вопрос: откуда взял эти
деньги, заключен для меня такой позор, с которым
не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему
не могу говорить. От позора
не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
Главное,
не скрывали от Мити подозрений, что он мог и способен был зашить
деньги в платье.
— Как же-с, видим, но мы
денег уже
в нем
не нашли, он был пустой и валялся на полу, у кровати, за ширмами.
— Э, к черту пять часов того дня и собственное признание мое,
не в том теперь дело! Эти
деньги были мои, мои, то есть краденые мои…
не мои то есть, а краденые, мною украденные, и их было полторы тысячи, и они были со мной, все время со мной…
— Правда, говорил, всему городу говорил, и весь город говорил, и все так считали, и здесь,
в Мокром, так же все считали, что три тысячи. Только все-таки я прокутил
не три, а полторы тысячи, а другие полторы зашил
в ладонку; вот как дело было, господа, вот откуда эти вчерашние
деньги…
К тому же есть следы, что и вы сами, если
не ошибаюсь, кому-то признавались
в этом, то есть именно что
деньги эти от госпожи Верховцевой…
—
Не беспокойтесь так, Дмитрий Федорович, — заключил прокурор, — все теперь записанное вы потом прослушаете сами и с чем
не согласитесь, мы по вашим словам изменим, а теперь я вам один вопросик еще
в третий раз повторю: неужто
в самом деле никто, так-таки вовсе никто,
не слыхал от вас об этих зашитых вами
в ладонку
деньгах? Это, я вам скажу, почти невозможно представить.
— Больше тысячи пошло на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я
в руках у вас тогда сумму видел — считать
не считал, вы мне
не давали, это справедливо, а на глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи… Куды полторы! Видывали и мы
деньги, могим судить…
На его взгляд,
денег было у Мити
в руках «
не знаю сколько».