Неточные совпадения
Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну военную школу, потом очутился
на Кавказе, выслужился, дрался
на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожил довольно
денег.
Случилось так, что и генеральша скоро после того умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому «
на их обучение, и чтобы все эти
деньги были
на них истрачены непременно, но с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому что слишком довольно и такой подачки для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается», и проч., и проч.
Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него
денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот долгое время даже и рос в его семействе.
Он сохранил малюткам по их тысяче, оставленной генеральшей, неприкосновенно, так что они к совершеннолетию их возросли процентами, каждая до двух, воспитал же их
на свои
деньги и уж, конечно, гораздо более, чем по тысяче, издержал
на каждого.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских
денег, возросших с тысячи уже
на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный
на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно,
денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят
денег.
«Он горд, — говорил он нам тогда про него, — всегда добудет себе копейку, у него и теперь есть
деньги на заграницу — чего ж ему здесь надо?
Петр Александрович Миусов, человек насчет
денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без
денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие».
— Обвиняют в том, что я детские
деньги за сапог спрятал и взял баш
на баш; но позвольте, разве не существует суда?
А Дмитрий Федорович хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для чего он теперь надо мной и куражится, хочет с меня
денег сорвать, а пока уж тысячи
на эту обольстительницу просорил;
на то и
деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у кого, как вы думаете?
— Иван выше смотрит. Иван и
на тысячи не польстится. Иван не
денег, не спокойствия ищет. Он мучения, может быть, ищет.
Это свинский фантом, и никогда того не бывало, а что было, то собственно
на «это»
денег не требовало.
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь, говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я
на сей счет могила, а вот что хотел я вам только
на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты
на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз
деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
Тот съездит
на ярмарку, сделает какой надо ему там оборот и возвращает тотчас подполковнику
деньги в целости, а с тем вместе привозит с ярмарки гостинцу, а с гостинцами и процентики.
— Это четыре-то тысячи! Да я пошутил-с, что вы это? Слишком легковерно, сударыня, сосчитали. Сотенки две я, пожалуй, с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи — это
деньги не такие, барышня, чтоб их
на такое легкомыслие кидать. Обеспокоить себя напрасно изволили.
Ну, а подполковник казенную сумму сдал — благополучно и всем
на удивленье, потому что никто уже у него
денег в целости не предполагал.
Знал тоже, что
деньгу нажить любит, наживает,
на злые проценты дает, пройдоха, шельма, без жалости.
— А когда они прибудут, твои три тысячи? Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а надо непременно, непременно, чтобы ты сегодня уже ей откланялся, с
деньгами или без
денег, потому что я дальше тянуть не могу, дело
на такой точке стало. Завтра уже поздно, поздно. Я тебя к отцу пошлю.
На пакете же написано: «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет прийти»; сам нацарапал, в тишине и в тайне, и никто-то не знает, что у него
деньги лежат, кроме лакея Смердякова, в честность которого он верит, как в себя самого.
— Он. Величайший секрет. Даже Иван не знает ни о
деньгах, ни о чем. А старик Ивана в Чермашню посылает
на два,
на три дня прокатиться: объявился покупщик
на рощу срубить ее за восемь тысяч, вот и упрашивает старик Ивана: «помоги, дескать, съезди сам» денька
на два,
на три, значит. Это он хочет, чтобы Грушенька без него пришла.
Вот Иван-то этого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот
на Грушке женился: таким образом хочет и меня от Грушки уберечь (будто бы я ему
денег оставлю, если
на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька
на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет какой!
— А что ж бы я моему мальчику-то сказал, если б у вас
деньги за позор наш взял? — и, проговорив это, бросился бежать,
на сей раз уже не оборачиваясь.
Главное же, обиделся тем, что слишком скоро меня за своего друга принял и скоро мне сдался; то бросался
на меня, пугал, а тут вдруг, только что увидел
деньги, и стал меня обнимать.
Это именно вот в таком виде он должен был все это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если
денег у него недостанет
на переезд в другой город, то ему еще дадут, и даже я сам ему дам из моих
денег сколько угодно.
— Его, главное, надо теперь убедить в том, что он со всеми нами
на равной ноге, несмотря
на то, что он у нас
деньги берет, — продолжал в своем упоении Алеша, — и не только
на равной, но даже
на высшей ноге…
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно
на себя почему-либо наложенные, и непременно из
денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей после пожара нищенствовать. Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему было, «от неизвестной благотворительницы».
Ибо привык надеяться
на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его
деньги и приобретенные им права его.
Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали
на слуг: не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни
деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
Не то чтоб она давала
деньги в рост, но известно было, например, что в компании с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела
на иных из этих векселей по рублю
на гривенник.
Сказала ему, что к Кузьме Кузьмичу, к старику моему,
на весь вечер уйду и буду с ним до ночи
деньги считать.
Захочу, и не пойду я теперь никуда и ни к кому, захочу — завтра же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все
деньги его, а сама
на всю жизнь работницей поденной пойду!..
Где у него
на то средства,
деньги?
Конечно, у Грушеньки были
деньги, но в Мите
на этот счет вдруг оказалась страшная гордость: он хотел увезти ее сам и начать с ней новую жизнь
на свои средства, а не
на ее; он вообразить даже не мог, что возьмет у нее ее
деньги, и страдал от этой мысли до мучительного отвращения.
«Пусть уж лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе будет сказать, что я ей изменил, и у нее же
деньги украл, и
на ее же
деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться
на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему с какою-то дичью за
деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел
на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Итак, надо было «скакать», а
денег на лошадей все-таки не было ни копейки, то есть были два двугривенных, и это все, — все, что оставалось от стольких лет прежнего благосостояния!
Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые дали ему с удовольствием, несмотря
на то, что отдавали последние свои
деньги, до того любили его.
Первым делом надо было достать хоть капельку
денег на перехватку.
Вчерашние девять рублей почти все ушли
на проезд, а совсем без
денег, известно, никуда шагу ступить нельзя.
И вот давеча утром,
на телеге, его озарила самая яркая мысль: «Да если уж она так не хочет, чтоб я женился
на Катерине Ивановне, и не хочет до такой степени (он знал, что почти до истерики), то почему бы ей отказать мне теперь в этих трех тысячах, именно для того, чтоб я
на эти
деньги мог, оставив Катю, укатить навеки отсюдова?
— О, если вы разумели
деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет
денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама
на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет,
денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не дала. Во-первых, я никому не даю взаймы. Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не дала, любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
Петр Ильич потом
на позднейшие вопросы интересовавшихся лиц: сколько было
денег? — заявлял, что тогда сосчитать
на глаз трудно было, может быть, две тысячи, может быть, три, но пачка была большая, «плотненькая».
— Рукомойник? Это хорошо… только куда же я это дену? — в каком-то совсем уж странном недоумении указал он Петру Ильичу
на свою пачку сторублевых, вопросительно глядя
на него, точно тот должен был решить, куда ему девать свои собственные
деньги.
— Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал пред гостем, выпуча глаза
на его кровавое лицо и окровавленные руки с пучком
денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
— Ну, теперь пойдемте мыться, — сурово сказал Петр Ильич. — Положите
деньги на стол али суньте в карман… Вот так, идем. Да снимите сюртук.
—
На стол положили… сами… вон они лежат. Забыли? Подлинно
деньги у вас точно сор аль вода. Вот ваши пистолеты. Странно, в шестом часу давеча заложил их за десять рублей, а теперь эвона у вас, тысяч-то. Две или три небось?
Слишком помнили, как он недели три-четыре назад забрал точно так же разом всякого товару и вин
на несколько сот рублей чистыми
деньгами (в кредит-то бы ему ничего, конечно, не поверили), помнили, что так же, как и теперь, в руках его торчала целая пачка радужных и он разбрасывал их зря, не торгуясь, не соображая и не желая соображать,
на что ему столько товару, вина и проч.?
— Как, двести уж проиграл? Так еще двести! Все двести
на пе! — И, выхватив из кармана
деньги, Митя бросил было двести рублей
на даму, как вдруг Калганов накрыл ее рукой.
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани,
деньгами, и очень негодовал
на то, что девки пьют ликер и едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
— Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него
денег не было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в руках
на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три тысячи рублей.