Стала
мать плакать, стала просить брата с осторожностию (более для того, чтобы не испугать его), чтобы поговел и причастился святых Божиих таин, ибо был он тогда еще на ногах.
Неточные совпадения
— А это, — проговорил старец, — это древняя «Рахиль
плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет», и таковой вам,
матерям, предел на земле положен.
Заплакала мать от радости, да и с горя: «Знать, близка кончина его, коли такая в нем вдруг перемена».
Странными казались нам эти снова, а
мать уйдет к себе и все
плачет, только к нему входя обтирала глаза и принимала веселый вид.
И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что
плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не
плакало больше дитё, не
плакала бы и черная иссохшая
мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
— Стойте, — перебил вдруг Митя и с каким-то неудержимым чувством произнес, обращаясь ко всем в комнате: — Господа, все мы жестоки, все мы изверги, все
плакать заставляем людей,
матерей и грудных детей, но из всех — пусть уж так будет решено теперь — из всех я самый подлый гад!
Он поклялся на коленях пред образом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причем «мужественный» Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от «чувств», и
мать и сын во весь тот день бросались друг другу в объятия и
плакали сотрясаясь.
— Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг
заплакав. — Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от
матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека. А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого ничего и не знала.
— Мне тяжело ехать, собственно, не к Ляховскому, а в этот старый дом, который построен дедом, Павлом Михайлычем. Вам, конечно, известна история тех безобразий, какие творились в стенах этого дома. Моя
мать заплатила своей жизнью за удовольствие жить в нем…
Я долго не спал, удивленный этой небывалой сценой… Я сознавал, что ссора не имела личного характера. Они спорили, и
мать плакала не от личной обиды, а о том, что было прежде и чего теперь нет: о своей отчизне, где были короли в коронах, гетманы, красивая одежда, какая-то непонятная, но обаятельная «воля», о которой говорили Зборовские, школы, в которых учился Фома из Сандомира… Теперь ничего этого нет. Отняли родичи отца. Они сильнее. Мать плачет, потому что это несправедливо… их обидели…
В ту же осень Эвелина объявила старикам Яскульским свое неизменное решение выйти за слепого «из усадьбы». Старушка
мать заплакала, а отец, помолившись перед иконами, объявил, что, по его мнению, именно такова воля божия относительно данного случая.
Да в ту же, кажется, ночь, когда
мать плакала в его комнате и рассказывала о генерале — чуть ли не в ту же самую минуту, как услыхал слово: «отец»…
Казалось, еще немного и он услышит где-то треск механизма, поскрипывание несмазанных колес. Когда
мать заплакала, на один миг снова мелькнуло что-то человеческое, но при первых же ее словах исчезло, и стало любопытно и ужасно смотреть, что из глаз куклы течет вода.
Неточные совпадения
Дорога многолюдная // Что позже — безобразнее: // Все чаще попадаются // Избитые, ползущие, // Лежащие пластом. // Без ругани, как водится, // Словечко не промолвится, // Шальная, непотребная, // Слышней всего она! // У кабаков смятение, // Подводы перепутались, // Испуганные лошади // Без седоков бегут; // Тут
плачут дети малые. // Тоскуют жены,
матери: // Легко ли из питейного // Дозваться мужиков?..
«А что? ему, чай, холодно, — // Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в руки взять ребеночка // Хотел. Дитя
заплакало. // А
мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
Как в ноги губернаторше // Я пала, как
заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как
матери родной! // Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на
мать. С одною
матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается
плакать.
В первом издании второго тома «Мертвых душ» (1855) имеется примечание: «Здесь пропущено примирение генерала Бетрищева с Тентетниковым; обед у генерала и беседа их о двенадцатом годе; помолвка Улиньки за Тентетниковым; молитва ее и
плач на гробе
матери; беседа помолвленных в саду.