Неточные совпадения
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик
Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его
было что-то лупоглазое.
Вот и Максимов-помещик бежит — да тут скандал; значит, не
было обеда!
— Из города эти, двое господ… Из Черней возвращались, да и остались. Один-то, молодой, надоть
быть родственник господину Миусову, вот только как звать забыл… а другого, надо полагать, вы тоже знаете: помещик
Максимов, на богомолье, говорит, заехал в монастырь ваш там, да вот с родственником этим молодым господина Миусова и ездит…
Калганов очень хорошо понимал отношения Мити к Грушеньке, догадывался и о пане, но его все это не так занимало, даже, может
быть, вовсе не занимало, а занимал его всего более
Максимов.
— Да ведь я и сам
был женат на польской пани-с, — отхихикнулся в ответ
Максимов.
— Да-с, сбежала-с, я имел эту неприятность, — скромно подтвердил
Максимов. — С одним мусью-с. А главное, всю деревушку мою перво-наперво на одну себя предварительно отписала. Ты, говорит, человек образованный, ты и сам найдешь себе кусок. С тем и посадила. Мне раз один почтенный архиерей и заметил: у тебя одна супруга
была хромая, а другая уж чресчур легконогая, хи-хи!
Помните, там
есть помещик
Максимов, которого высек Ноздрев и
был предан суду: «за нанесение помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде» — ну помните?
Оказалось, что
Максимов уж и не отходил от девок, изредка только отбегал налить себе ликерчику, шоколаду же
выпил две чашки. Личико его раскраснелось, а нос побагровел, глаза стали влажные, сладостные. Он подбежал и объявил, что сейчас «под один мотивчик» хочет протанцевать танец саботьеру.
Намерение
было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек и взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске. Митя захлопотал, девки затихли, приготовясь грянуть хором плясовую по первому мановению.
Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама плясать, завизжал от восторга и пошел
было пред ней подпрыгивать, припевая...
Налево, сбоку от Мити, на месте, где сидел в начале вечера
Максимов, уселся теперь прокурор, а по правую руку Мити, на месте, где
была тогда Грушенька, расположился один румяный молодой человек, в каком-то охотничьем как бы пиджаке, и весьма поношенном, пред которым очутилась чернильница и бумага.
На прямой вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег
было в руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в руках деньги, когда получал от него взаймы, —
Максимов самым решительным образом ответил, что денег
было «двадцать тысяч-с».
На кожаном диване с другой стороны стола
была постлана постель, и на ней полулежал, в халате и в бумажном колпаке,
Максимов, видимо больной и ослабевший, хотя и сладко улыбавшийся.
Список
был длинный; четверо из свидетелей не явились: Миусов, бывший в настоящее время уже в Париже, но показание которого имелось еще в предварительном следствии, госпожа Хохлакова и помещик
Максимов по болезни и Смердяков за внезапною смертью, причем
было представлено свидетельство от полиции.
Ведь показал же свидетель
Максимов, что у подсудимого
было в руках двадцать тысяч.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир,
Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
Неточные совпадения
Расставшись с
Максимом Максимычем, я живо проскакал Терекское и Дарьяльское ущелья, завтракал в Казбеке, чай
пил в Ларсе, а к ужину
поспел в Владыкавказ. Избавлю вас от описания гор, от возгласов, которые ничего не выражают, от картин, которые ничего не изображают, особенно для тех, которые там не
были, и от статистических замечаний, которые решительно никто читать не станет.
Лошади
были уже заложены; колокольчик по временам звенел под дугою, и лакей уже два раза подходил к Печорину с докладом, что все готово, а
Максим Максимыч еще не являлся. К счастию, Печорин
был погружен в задумчивость, глядя на синие зубцы Кавказа, и, кажется, вовсе не торопился в дорогу. Я подошел к нему.
— Я обернулся к площади и увидел
Максима Максимыча, бегущего что
было мочи…
Что за оказия!.. но дурной каламбур не утешение для русского человека, и я, для развлечения, вздумал записывать рассказ
Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он
будет первым звеном длинной цепи повестей; видите, как иногда маловажный случай имеет жестокие последствия!..
Половину следующего дня она
была тиха, молчалива и послушна, как ни мучил ее наш лекарь припарками и микстурой. «Помилуйте, — говорил я ему, — ведь вы сами сказали, что она умрет непременно, так зачем тут все ваши препараты?» — «Все-таки лучше,
Максим Максимыч, — отвечал он, — чтоб совесть
была покойна». Хороша совесть!