Неточные совпадения
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия
и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую
и быструю реку
и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию,
и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный
и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
— Гм, а
ведь я так
и предчувствовал, что ты чем-нибудь вот этаким кончишь, можешь это себе представить?
Ну авось
и там до тебя ничего не коснется, вот
ведь я почему
и дозволяю тебе, что на последнее надеюсь.
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят
и капусту едят.
И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно.
И это
ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— Совсем неизвестно, с чего вы в таком великом волнении, — насмешливо заметил Федор Павлович, — али грешков боитесь?
Ведь он, говорят, по глазам узнает, кто с чем приходит. Да
и как высоко цените вы их мнение, вы, такой парижанин
и передовой господин, удивили вы меня даже, вот что!
И представьте, Петр Александрович,
ведь это я
и сам знал, ей-богу!
«Господин исправник, будьте, говорю, нашим, так сказать, Направником!» — «Каким это, говорит, Направником?» Я уж вижу с первой полсекунды, что дело не выгорело, стоит серьезный, уперся: «Я, говорю, пошутить желал, для общей веселости, так как господин Направник известный наш русский капельмейстер, а нам именно нужно для гармонии нашего предприятия вроде как бы тоже капельмейстера…»
И резонно
ведь разъяснил
и сравнил, не правда ли?
И представьте,
ведь дело-то наше расстроилось!
Представьте,
ведь я
и это знал, Петр Александрович,
и даже, знаете, предчувствовал, что делаю, только что стал говорить,
и даже, знаете, предчувствовал, что вы мне первый это
и заметите.
Я шут коренной, с рождения, все равно, ваше преподобие, что юродивый; не спорю, что
и дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем, калибра, поважнее-то другую бы квартиру выбрал, только не вашу, Петр Александрович,
и вы
ведь квартира неважная.
— Федор Павлович, это несносно!
Ведь вы сами знаете, что вы врете
и что этот глупый анекдот неправда, к чему вы ломаетесь? — дрожащим голосом проговорил, совершенно уже не сдерживая себя, Миусов.
Ведь если б я только был уверен, когда вхожу, что все меня за милейшего
и умнейшего человека сейчас же примут, — Господи! какой бы я тогда был добрый человек!
Старец великий, кстати, вот было забыл, а
ведь так
и положил, еще с третьего года, здесь справиться, именно заехать сюда
и настоятельно разузнать
и спросить: не прикажите только Петру Александровичу прерывать.
Ведь жив он, жив, ибо жива душа вовеки;
и нет его в доме, а он невидимо подле вас.
— На тебя глянуть пришла. Я
ведь у тебя бывала, аль забыл? Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот
и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да
и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
— О, я настоятельно просила, я умоляла, я готова была на колени стать
и стоять на коленях хоть три дня пред вашими окнами, пока бы вы меня впустили. Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашу восторженную благодарность.
Ведь вы Лизу мою исцелили, исцелили совершенно, а чем? — тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки. Мы облобызать эти руки спешили, излить наши чувства
и наше благоговение!
— Ах, как это с вашей стороны мило
и великолепно будет, — вдруг, вся одушевясь, вскричала Lise. — А я
ведь маме говорю: ни за что он не пойдет, он спасается. Экой, экой вы прекрасный!
Ведь я всегда думала, что вы прекрасный, вот что мне приятно вам теперь сказать!
И никто-то,
ведь никто на нее не отвечает!
Ведь если я упущу
и теперешний случай — то мне во всю жизнь никто уж не ответит.
—
Ведь вы давеча почему не ушли после «любезно-то лобызаше»
и согласились в такой неприличной компании оставаться? А потому, что чувствовали себя униженным
и оскорбленным
и остались, чтобы для реваншу выставить ум. Теперь уж вы не уйдете, пока им ума своего не выставите.
Ведь тогда он должен был бы не только от людей, как теперь, но
и от Христа уйти.
Ведь он своим преступлением восстал бы не только на людей, но
и на церковь Христову.
— Да
ведь по-настоящему то же самое
и теперь, — заговорил вдруг старец,
и все разом к нему обратились, —
ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого
и удержу в злодействе
и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сказали сейчас,
и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей
и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести.
Ведь город трещит
и гремит от его кутежей!
— В происшедшем скандале мы все виноваты! — горячо проговорил он, — но я все же
ведь не предчувствовал, идя сюда, хотя
и знал, с кем имею дело…
Есть у старых лгунов, всю жизнь свою проактерствовавших, минуты, когда они до того зарисуются, что уже воистину дрожат
и плачут от волнения, несмотря на то, что даже в это самое мгновение (или секунду только спустя) могли бы сами шепнуть себе: «
Ведь ты лжешь, старый бесстыдник,
ведь ты актер
и теперь, несмотря на весь твой „святой“ гнев
и „святую“ минуту гнева».
— А
ведь непредвиденное-то обстоятельство — это
ведь я! — сейчас же подхватил Федор Павлович. — Слышите, отец, это Петр Александрович со мной не желает вместе оставаться, а то бы он тотчас пошел.
И пойдете, Петр Александрович, извольте пожаловать к отцу игумену,
и — доброго вам аппетита! Знайте, что это я уклонюсь, а не вы. Домой, домой, дома поем, а здесь чувствую себя неспособным, Петр Александрович, мой любезнейший родственник.
«А
ведь идет на обед как ни в чем не бывало! — подумал он. — Медный лоб
и карамазовская совесть».
— А чего ты весь трясешься? Знаешь ты штуку? Пусть он
и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он — сладострастник. Вот его определение
и вся внутренняя суть. Это отец ему передал свое подлое сладострастие.
Ведь я только на тебя, Алеша, дивлюсь: как это ты девственник?
Ведь и ты Карамазов!
Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено. Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь
и следят… с ножами за сапогом. Состукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, четвертый.
А Грушенька ни тому, ни другому; пока еще виляет да обоих дразнит, высматривает, который выгоднее, потому хоть у папаши можно много денег тяпнуть, да
ведь зато он не женится, а пожалуй, так под конец ожидовеет
и запрет кошель.
Ведь я наверно знаю, что Митенька сам
и вслух, на прошлой неделе еще, кричал в трактире пьяный, с цыганками, что недостоин невесты своей Катеньки, а брат Иван — так вот тот достоин.
А сама Катерина Ивановна уж, конечно, такого обворожителя, как Иван Федорович, под конец не отвергнет;
ведь она уж
и теперь между двумя ими колеблется.
— Верю, потому что ты сказал, но черт вас возьми опять-таки с твоим братом Иваном! Не поймете вы никто, что его
и без Катерины Ивановны можно весьма не любить.
И за что я его стану любить, черт возьми!
Ведь удостоивает же он меня сам ругать. Почему же я его не имею права ругать?
— Ах, Миша,
ведь это, пожалуй, как есть все
и сбудется, до последнего даже слова! — вскричал вдруг Алеша, не удержавшись
и весело усмехаясь.
— Нет, нет, я шучу, извини. У меня совсем другое на уме. Позволь, однако: кто бы тебе мог такие подробности сообщить,
и от кого бы ты мог о них слышать. Ты не мог
ведь быть у Катерины Ивановны лично, когда он про тебя говорил?
— Ах да, я
и забыл,
ведь она тебе родственница…
Сокровеннейшее ощущение его в этот миг можно было бы выразить такими словами: «
Ведь уж теперь себя не реабилитируешь, так давай-ка я им еще наплюю до бесстыдства: не стыжусь, дескать, вас, да
и только!» Кучеру он велел подождать, а сам скорыми шагами воротился в монастырь
и прямо к игумену.
— Да
ведь и я не фон Зон, я Максимов.
Иногда
ведь и сказать неприлично.
Так
ведь из-за этакой награды
и я пойду поститься!
— Ну не говорил ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого
и как ты-то мог от обеда уйти?
Ведь надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
— К ней
и к отцу! Ух! Совпадение! Да
ведь я тебя для чего же
и звал-то, для чего
и желал, для чего алкал
и жаждал всеми изгибами души
и даже ребрами? Чтобы послать тебя именно к отцу от меня, а потом
и к ней, к Катерине Ивановне, да тем
и покончить
и с ней,
и с отцом. Послать ангела. Я мог бы послать всякого, но мне надо было послать ангела.
И вот ты сам к ней
и к отцу.
Думала, бедняжка, что я завтра за ней приеду
и предложение сделаю (меня
ведь, главное, за жениха ценили); а я с ней после того ни слова, пять месяцев ни полслова.
Дело-то
ведь в том, что старикашка хоть
и соврал об обольщении невинностей, но в сущности, в трагедии моей, это так
ведь и было, хотя раз только было, да
и то не состоялось.
— Я
ведь в этом баталионе, в линейном, хоть
и прапорщиком состоял, но все равно как бы под надзором, вроде как ссыльный какой.
Вот
и вышла тогда первая моя штука: встречаю я Агафью Ивановну, с которой всегда дружбу хранил,
и говорю: «А
ведь у папаши казенных-то денег четырех тысяч пятисот рублей нет».
Слушай:
ведь я, разумеется, завтра же приехал бы руки просить, чтобы все это благороднейшим, так сказать, образом завершить
и чтобы никто, стало быть, этого не знал
и не мог бы знать.
Потому что
ведь я человек хоть
и низких желаний, но честный.
И вот вдруг мне тогда в ту же секунду кто-то
и шепни на ухо: «Да
ведь завтра-то этакая, как приедешь с предложением руки,
и не выйдет к тебе, а велит кучеру со двора тебя вытолкать.